– сказать она бы не смогла. Лекс казался подавленным, несмотря на внешнюю веселость, это чувствовалось.
– Я там кое-какие вещи привезла, ты, надеюсь, не против?
– Спасибо, что оставила, а то я бы под дверью сидел, гадая, придешь ты или нет, – усмехнулся он.
– Что-то случилось? Ты какой-то кислый.
– Ничего, – поспешно отмахнулся он, – просто осень.
Настаивать она не стала, перевела разговор на другие темы. С ним было легко говорить обо всём: о глобальном экономическом кризисе и отзывах на статьи, о кошках, о шмотках, о различиях условий для бизнеса в Великобритании и России, о сексе, фильмах, книгах, музыке. Выяснилось, что вкусы у них во многом совпадают, причем в том, что не нравится, они были солидарны друг с другом по всем пунктам.
– Я на тебя смотрю, тебе на вид 22-23, ты как черный ящик, – вдруг заметил Лекс.
– Я никогда не считала внешнюю молодость проблемой, – пожала плечами Марина, – алкоголь мне продают без проблем уже года три как, так что мне параллельно.
– Я пытаюсь представить ситуацию: вот ты понравилась кому-то мужского пола, вот твой молодой образ перед глазами, потом ты открываешь рот, и мужской пол погружается в пучину разочарования.
– Разочарования? Что же так разочаровывает мужской пол? – улыбнулась Марина, не собираясь опровергать его слова.
– Смотря сколько лет ему, если больше двадцати пяти, то мужской пол пугается циничной бескомпромиссности, девушки нежного возраста должны транслировать если не наивность, то хотя бы уязвимость, если мужской пол сам молод, то он сразу считает, что добыча не по зубам, и, скорее всего, обвинит тебя в завышенном уровне притязаний.
– Тебя пугает бескомпромиссная циничность?
Лекс долго и пристально смотрел на нее, прежде чем ответить.
– Мне проще, я знаю, сколько тебе лет, и потом, мы с тобой перешагнули через стадию флирта и ухаживаний слишком быстро, ты просто не успела напугать меня, – в конце концов выдал он.
– Я всегда была такой, – вздохнула Марина, – сейчас я научилась не раскрывать рот без особой необходимости и желания, а в 22-23 меня тянуло сообщать людям «правду о них». Это сейчас мне накакать на многое, что в 22-23 хотелось доказать.
– В этом и есть цинизм, – возразил Лекс, – именно когда человек перестает верить в людей и начинает просто их использовать, он становится циничным.
– Я не люблю людей, – призналась Марина, – я их просто боюсь.
– Это пройдет. Просто ты живешь в стране, где нет уважения и охраны прав личности. В менталитете нет ценности индивидуальности. Поэтому так выражено стремление масс оставаться массой – это инстинкт самосохранения.
– Это тоже инстинкт самосохранения – прятаться за такими обобщениями, – вздохнула Марина, – страх признаться себе, что, прикидываясь серостью, я могу, по сути, и быть этой серостью, которую боюсь и
