будет Россией, потому что такие есаулы и нижние чины в ней всегда найдутся! – Подняв на Сарматова посуровевшие глаза, он добавил: – Тебе у нас служить придется напрямую ей, родимой. Ну что, продолжать тебя убеждать или хватит уже?
– Не стоит, товарищ генерал-лейтенант! – отчеканил Сарматов.
– Вспомнил, сукин сын! – засмеялся генерал. – Я, грешным делом, стал думать: может, ему и впрямь в сельве память отшибло! Но не забывай, что умение забывать навсегда относится к специфике твоей будущей работы, – сказал он и протянул Сарматову блокнот и ручку. – Пиши фамилии тех, кого хочешь забрать с собой. Тех, у кого дети, лучше не трогай.
Написав в блокнот несколько фамилий, Сарматов возвратил блокнот со словами:
– Четверо… Трое – офицеры, один сержант. Но каждый из них должен решать сам, без принуждения…
– Это я тебе обещаю! – пряча блокнот, сказал генерал и, с любопытством оглядев Сарматова, произнес официальным тоном: – Значит, так, майор, отныне вам придется быть осторожнее в связях… Лучше, чтобы о них мы узнавали от вас.
– Это тоже относится к специфике моей новой работы? – поинтересовался Сарматов.
– Да, – коротко ответил генерал.
– Вы имеете в виду…
– Голова садовая, ты хоть знаешь, кто она?
– Во время переливания крови несколько неудобно выяснять биографию донора.
– И в постели неудобно? – ухмыльнулся грузный.
– В постели тем более, – без тени смущения ответил Сарматов.
– Ладно, все равно завтра все закончится, – устало сказал гость.
– Почему? – мгновенно насторожился Сарматов.
– Потому что завтра вы улетаете в Москву, но она на пассажирском «Боинге», а ты – на транспортном «Иле», улавливаешь разницу?..
– Каждый едет в своем классе?..
– Вот именно, майор, каждый в своем!
Под вечер со стороны океана снова пришел тропический ливень с грозой. Прибрежные пальмы качались и клонились к земле. Их контуры четко прорисовывались в частых вспышках ярких молний, полосующих небо над океаном, по которому неслись к берегу и с грохотом разбивались о него гигантские черные волны.
Сарматов стоял у окна, не в силах оторваться от разбушевавшейся стихии. Когда его шею обвили горячие, ласковые женские руки, он от неожиданности вздрогнул.
– «Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит…» – вдруг тихо сказала она. – Классики всегда точны, не правда ли, Игорь?
Он отвернулся от окна и, притянув ее к себе, стал покрывать поцелуями ее плечи, шею, лицо. Потом отстранился и пристально посмотрел в ее кажущиеся в сумерках черными глаза – в них отражались полосующие небо молнии.
– Сказка кончилась, Афродита-Рита, завтра я улетаю в Москву!
– Знаю! – кивнула она. – Увидела того, с вертолета, и поняла. Но у нас еще есть последняя ночь, и никто не сможет отобрать ее.
Их тела сплелись в
