Энти прутья хуже колки!
Миньша: Прут – не спица, не пронзит!
И с чего она бузит?
Силовна: Кабы слышать я могла!
Миньша: Под забором бы легла,
Ни словца б не пропустила.
Аль зашла бы, погостила.
Силовна: Дал советчика Создатель!
Миньша: Долго мается старатель,
Чтоб с песком блеснул лоток.
Коль удачлив хоботок —
Самородок зачерпнёт!
Нет – дак чёрта всё клянёт!
Тот металл свой держит крепко.
В огороде зреет репка —
Вот тебе и урожай!
Силовна: Ты меня хоть не пужай!
Заговариваться стал?
Миньша: Чист мой разум, как кристалл!
Кульбачихе всё никак не удавалось пробраться через Еросимов заслон.
Кульбач: Перекрыли все ходы?
Кульбачиха: Доберусь до бороды!
Еросим: Не дразни, Кульбач, гусей!
Сделают тебя лысей.
Крена: Да! Зачем старушку злить?
Кульбач: Бороду не дам голить!
С бородой-то я – пророк!
Хошь ишо добавить рог? —
В темя целься для удара!
К прежней шишке будет пара!
У Кульбача ещё не прошла шишка от предыдущей драки. Вообще-то, бесконечно переругиваясь и подтрунивая друг над другом, Кульбачи не скатывались до драк. Конечно, бабка частенько хваталась то за сковородник, то за скалку, но махалась больше для острастки. Дед всегда успевал увернуться или отразить атаку костыльком. В результате всякое сраженье оказывалось небольшим развлечением для обоих. Утомительным оно могло быть только для Еросима и Крены, которым уже порядком надоело разнимать и мирить соседей, а вот Силовна с Миньшей по-прежнему оставались неизменными благодарными зрителями Кульбачёвских представлений.
Последнее сражение оказалось не столь невинным. Кульбачиха застала пьяненького Кульбача заснувшим за столом на груди у местной вдовушки Повелихи, да так сладко похрапывающим, что даже слюна истекла из открытого рта на нарядное платье гостьи. Повелиха тоже спала, откинувшись на спинку стула. И ещё бы им было не уснуть, если сама Кульбачиха добавила в дедову самогонку маковый отвар, чтобы дед не шибко увлекался попойкой, а зашедшая к бабке для ворожбы Повелиха не отказалась от стопочки, предложенной Кульбачом. Водился за ней такой грех: любовь к выпивке.
Увидев своего благоверного, сладко припавшего к пышным прелестям вдовы и обслюнявившего платье на её груди, бабка пришла в ярость, хватив в меру своих старческих сил подвернувшимся под руку чекмарём3 Кульбача по макушке, хоть и вскользь. Проснувшаяся Повелиха убежала, а Кульбач не стал разуверять супругу, что внезапно сморивший сон не способствовал грехопадению. Напротив, он всячески поддерживал в бабке бушующее пламя ревности и с гордостью носил полученную шишку, хвастаясь перед соседом «боевым» ранением.
Кульбач: Вишь,
Чекмарь – деревянная толкушка.
