прелых портянок и сивухи.
– Нет, это – не Лондон… – зажимая нос, прогнусавила Полина.
– Вам лучше не говорить, мадемуазель, – тихо заметил Панчулидзев, с опаскою поглядывая на возникающие из тумана и исчезающие в нём испитые рожи местных обитателей. Все они как-то недобро поглядывали на них.
Панчулидзев молча прошёл несколько метров, однако не удержался, спросил:
– Вы разве бывали в Лондоне?
Полина ответила, стараясь говорить мужским голосом:
– Отец служил советником в нашей миссии. Я ещё была, то есть был… совсем молод.
Они миновали огромный навес, под которым толпились приезжие рабочие. Перед ними прохаживались с важным видом подрядчики, приценивались, договаривались, здесь же сколачивали нанятых в артели. Слышались возгласы:
– Эй, кто ещё по плотницкой части?
– Каменщики, айда ко мне!
– Кузнечных дел мастера подходи сюда, да поживей!
Перекрикивая подрядчиков, верещали торговки-обжорки, предлагая свои товары: тушёную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, лёгкое и завернутую рулетом коровью требуху.
– Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-рёная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу! – хрипела одна баба с похожими на очки синяками на конопатом лице.
– Печёнка-селезёнка горячая! Голова свиная, незрячая! – верещала гнусавым голосом другая товарка с провалившимся носом.
Какой-то оборванец стоял рядом, подначивая её:
– Печёнка-селезёнка, говоришь? А нос-то у тебя где?
– Нос? Был нос, да к жопе прирос! На кой он мне ляд сдался?..
От подобных речей, дурных запахов и всего увиденного Панчулидзева замутило. Он потянул Полину за руку, стараясь скорее миновать смрадную площадь.
Однажды он уже побывал в похожем злачном месте – в Петербурге на Сенной площади. Ходил туда из интереса, когда писал свою повесть. Начитавшись про бедных людей у Достоевского, решил посмотреть их настоящую жизнь. Зрелище на Сенной было не из приятных – клоака, притон, «малина». Там обитали нищие, беглые преступники из Сибири, малолетние проститутки, воры и иные паразиты общества. Не зря некогда именно здесь подвергали всех проштрафившихся телесным наказаниям. Панчулидзев на Сенной задерживаться не стал. Всё, что он увидел там, надолго отбило охоту поближе знакомиться с жизнью простолюдинов.
Хитров рынок показался ему ещё мрачнее, чем столичные трущобы. «Проклятый туман. Не хватает ещё заблудиться здесь», – досадовал Панчулидзев.
Каким-то шестым чувством он всё же отыскал нужный им Петропавловский переулок и дом Румянцева, в котором друг подле друга размещались трактиры-низки, известные как «Пересыльный» и «Сибирь».
Закоптелые окна трактиров тускло светились красноватым светом и были похожи как две капли воды. И хотя над дверями трактиров не было никаких вывесок, Панчулидзев
