дам тебе почитать небольшую вещь… рассказ… только он не законченный. Вот ты и решишь: стоит ли его дописывать.
– Я? – несколько ошалел от свалившейся на него ответственности мальчик. – Как же я решу?
– А вот как решишь, так и будет.
12. Смольный
В арке стояла милицейская машина: из-за приоткрытой передней дверцы торчал громоздкий ботинок с высокой шнуровкой. Ботинок скучал, слегка покачиваясь в воздухе. Ещё одна машина – серый, ни чем не примечательный микроавтобус – преграждала подъезд к зданию Смольного института. Ничто не нарушало утреннюю умиротворяющую тишину: редкие китайские туристы молча перемещались по дорожкам между газонами и цветниками, фотографировались на фоне бюстов и даже медитировали, сидя на парапете фонтана… Время здесь замерло, увязнув в золотистом янтаре. Все китайцы казались удивительно схожими: не столько на лица, как это принято думать, сколько на выражение лиц – приветливо-любопытное и… отстранённое, отделённое от действительности незримой стеной трёхтысячелетнего созерцания.
– Хотел бы я быть китайцем, – заметил внезапно Антон.
– С чего вдруг? – оглянулась, забежавшая, как всегда, вперёд Аделаида.
– А чем плохо? Затеряться в миллиардном народе, раствориться в нём – песчинкой среди себе подобных. Почему считается, что быть как все – плохо, что нужно непременно выделяться из толпы, быть «яркой личностью»? Не лучше ли… не мудрее ли искать то, что нас объединяет, а не разъединяет? Разве не так?
– Не знаю…
Девушка присела на единственную сухую скамейку под сенью высокого клёна. Книга легла ей на колени.
– Давайте читать дальше.
– Вы собираетесь читать вслух? – шепнул ей Антон, подсаживаясь сизбоку.
– А вас что-то смущает?
– У меня ощущение, что вот эти ребята, – он кивнул в сторону взъерошенных ворон, чистивших свои перья о мокрую траву, – явно из КГБ.
Аделаида присмотрелась: длинноклювые птицы, действительно, походили на персонажей дешёвых шпионских фильмов пятидесятых годов, этакие однобокие «рыцари плаща и кинжала».
– Что ж, значит им тоже интересно.
13. Последствия ночного разговора
Войдя в родной подъезд, мальчик, прежде всего, сбил с шапки и воротника налипший снег. Привычный кисловатый запах ударил ему в ноздри. Огромный чёрный кот, неподвижно возлежавший доморощенным сфинксом у дверей лифта, пристально следил своими зелёными очами за каждым движением мальчика. Тусклая люминесцентная лампа над электрощитом угрожающе гудела, то и дело смаргивая от напряжения. И такая несусветная тоска подкатывала к сердцу от её монотонного гудения и жиденького «жидомасонского» свечения, что мальчик поспешил взбежать на третий этаж и постучать в знакомую дверь.
Открыл ему старший брат, одетый в мятые брюки, стоптанные тапки на босу
