это все печально, – сказал Амаро.
Но сеньора Жоаннера крикнула сверху, зовя их.
– Пожалуйте ужинать. Суп на столе.
– Пойдемте, пойдемте, вы, верно, на ногах еле держитесь от голода, Амаро, – сказал каноник, с трудом поднимаясь с дивана.
И, придержав Амаро за рукав рясы, он добавил:
– Вы увидите сейчас сами, какой чудный куриный бульон готовить эта дама. Хоть пальчики облизывай.
Посреди столовой, оклеенной темными обоями, стоял накрытый белою скатертью стол, с красивою посудою и стаканами, сверкавшими при ярком свете лампы под зеленым абажуром. От миски приятно пахло куриным бульоном, а на блюде дымилась жирная курица с белым, сочным рисом и репою. В стеклянном шкафу виднелся светлый фарфор. У окна стоял рояль, покрытый атласною выцветшею салфеткою. На кухне что-то жарили, и, почувствовав приятный запах, Амаро с наслаждением потер руки.
– Сюда, сюда пожалуйте. Там сквозит, – сказала сеньора Жоаннера, закрыв ставни у окон. – А вы, падре, не откушаете ли с нами, за компанию, – обратилась она к Диасу.
– Да уж разве за компанию, – весело ответил он и, сев за стол, развернул салфетку.
Сеньора Жоаннера поглядывала все время на приезжого. Он сидел с опущенною головою и молча ел, дуя на ложку. Волосы у него были черные, слегка вьющиеся, лицо смуглое, овальное, глаза большие, черные, с длинными ресницами.
Диас, не видевший его после семинарии, находил его возмужавшим и окрепшим.
– Какой вы были худенький тогда…
– Меня поправил горный воздух. – И он принялся рассказывать о своей печальной жизни в первом приходе, в маленьком горном местечке, где приходилось жить в зимнюю, суровую пору одному среди пастухов. Каноник наливал ему вино, высоко подняв бутылку, чтобы вино пенилось в стакане.
– Пейте, голубчик, пейте. Такого винца вы, небось, не пивали в семинарии.
Сеньора Жоаннера поставила на стол блюдо с печеными яблоками.
– Экая прелесть! Печеные яблоки! Этому блюду мы окажем должную честь. Наша сеньора Жоаннера – чудная хозяйка, мой друг, идеальная хозяйка.
Сеньора Жоаннера смеялась, обнажая крупные, пломбированные зубы. Она принесла графинчик с портвейном, положила с жеманным благоговением Диасу на тарелку мягкое яблоко, посыпанное мелким сахаром, и сказала, похлопывая его по плечу полною, рыхлою рукою:
– Это у нас святой, падре, поистине святой человек. Я многим обязана ему.
– Ну, ну, что об этом говорить, – возразил Диас, и на лице его появилось выражение глупого самодовольства. – Чудное вино! – добавил он, с наслаждением потягивая портвейн.
– Оно прекрасно вылежалось. Ведь оно от того года, когда Амелия родилась.
– А где она сегодня?
– Она поехала с доною Мариею в усадьбу, а оттуда к знакомым.
– Да, ведь вы знаете, эта дама – помещица. У неё настоящее графское имение… – пояснил каноник, лаская блестящим взглядом полную
