цвели на крутом берегу,
Да в синеве океана качалась влюблённая пара —
Люди, а может, дельфины мелькали вдали,
Или русалка с её женихом – утопленцем.
В кружево неба невольницы Время навечно вплели
И уложили к ногам Божества полотенцем.
Там, в этом свитке,
лежит невозвратная прошлая жизнь —
Ей не воскреснуть, не выстрадать даже минуты.
Там – Огнеград,
улетевший синицей в небесную высь,
Город, презревший навек притяжения путы.
Там, в этом свитке
по улицам дымным и жарким моим
Бродит царевна, ища Божество Милосердья.
Я – Огнеград, я – летучий земной Аркаим.
Ну, а впрочем – всё это не так.
Вы рассказам и сказкам не верьте!
Прошлого нет —
может, люди вчера народились на свет.
Было ли имя моё,
да и прочее – было ли, было?
Мир существует?
А, может быть, нет,
Нет,
Нет!
Помню только – царевна
кого-то уж очень
любила.
Термиты
Иногда ужаснёшься – кто это рядом со мной?!
Злы бегуны – Золотого Тельца воспевалы:
Нож приготовлен у каждого – за спиной,
Речи – гремящие жестью кимвалы.
Когти стальные да скрип в кошельке монет,
А на груди, возле сердца, прячется зуб
ядовитый.
Кто это рядом со мной?
Никого нет,
нет,
нет!
Строят надгробие миру
термиты.
Эффект Какашкина
Когда несчастье прыгнет, словно рысь,
Поэзия поднимет ввысь на крыльях Духа
А господин Какашкин стащит вниз —
В полглаза видит он, а слышит в четверть уха.
В любом из нас изъян всегда найдёт,
И сообщит немедленно и сразу.
Вы – музыка ветров, движенье вод?
А для него – ворчанье унитаза.
Закон бумеранга
Грабли разложены всюду, куда ни пойди —
Грамотно, чётко, а главное, неравномерно.
Кто ж это так исковеркал прямые пути?
Враг или пьяный злодей из соседней таверны?
Думаешь, мыслишь – то эдак, и то и вот так,
И неожиданно вдруг уличаешь себя в лицедействе:
Это же я в пароксизме убойных атак
Грабли оставил
и напрочь забыл о злодействе.
Колобок
Наступает июль. Пора стрекоз, бабочек и цикад.
Циферблат вселенной вершит
