просто за петлю рядом.
Повеяло прохладой. Не холодом, от которого кровь стынет в холодильнике, но тревожной прохладой. Тревожной и приятной. Я открыл дверь нараспашку и увидел лестницу, ведущую в темноту.
– Идем?
– Идем.
4
Зачем кто-то повесил замок рядом с дверью без замка – загадка. Я любил загадки, и ребусы, и аэробусы – помню, как в детстве водитель одного из таких аэробусов посмотрел мне в глаза и сказал абсолютно серьезно: «Запомни, никогда больше не заходи в кабину водителя без спроса!».
Почему я помню эти слова, но не строчки песен битлз – еще одна загадка. Хотя и Джон Леннон нередко приходит ко мне во сне и просит написать ему новых песен.
– Творческий кризис, – говорит Джон.
– Это потому наверно, что ты умер.
– Возможно, возможно..
Мы спускались по лестнице. Сначала было темно, а потом появились окна. Сквозь окна проникал солнечный свет, и это было странно. Видеть солнечный свет под землей.
– Высоко слишком эти окна, не выглянуть.
– Тогда идем дальше.
Лестница была винтовая. Она кружилась, закручивалась и мы кружились с ней – как в вальсе, как в сальсе, на «раз-два-три, раз-два-три», – считал я вслух, а что дальше было уже и не вспомнить.
– Четыре, – подсказывает она.
– Спасибо.
Она выпивает четыре чашки кофе, потом еще две, и все это на голодный желудок, на желудок праздничный, одухотворенный, под Джима Моррисона и Мориса Равеля, в нижнем белье и без, под и на, ускорители и антидепрессанты, друг за другом, отчаяние за отчаянием. Любовь – это западня, бассейн, в которой ты заходишь наивным агнцем, а выходишь – Брайаном Джонсом.
– А кто-то фотографирует меня, пока я голая, – наконец признается она.
– Черт, и часто ты бываешь голая?
– Только тогда, когда меня фотографируют.
Лестница подходит к концу – внизу помещение. Там большие панорамные окна. Истина уже близко, она почти у нас на языках.
Я спускаюсь, и смотрю – бескрайнее синее небо на сотни миль вокруг. Прекрасное небо, прекрасные мили.
– А почему оно внизу? – спрашивает она.
И я не знаю, что ей ответить. Но это так – мы выглядываем из окон, и понимаем, что небо – под нами. Где-то внизу. А в центре помещения стоит гигантская лампа с кучей стекол и зеркал.
– Черт, да это же маяк!
– Похоже на маяк, – соглашается она.
– Только он растет не вверх, а вниз.
– Под землю растет.
– Подземный маяк.
От этого становится немного не по себе. Мне хочется отвлечься, забыться – я спрашиваю про те эротические фотографии, которые мы обсуждали, пока спускались по лестнице.
– Они не очень хорошего качества, – говорит.
– Мне-то ты можешь их показать.
– Наверное, теперь уже могу.
И она показывает
