style="font-size:15px;"> на параллели глядя, что вдали
и за спиною бесконечно слиты.
Из детства
Играла музыка. Кружились карусели
Летели мы на сказочных конях.
Захватывало дух, а рычага скрипели.
Что знали мы об этих рычагах?
Но карусельщик разогнал коней:
мелькали лица, дни летели,
круги все шире, все быстрей,
все незаметнее круги
мы как-то незаметно повзрослели,
и кто-то пересел за рычаги.
…А мы все кружимся на нашей карусели.
Млечность мира
Младенческая млечность мира,
беспечное тепло печурки —
благим намерениям мера,
и слух неопытный, но чуткий,
зверьком застыл на задних лапах,
разноголосицу вбирая;
тревожил непонятный запах,
когда ещё застыв у края
вчера покинутых потёмок,
мы лишь присматривались к свету,
приняв и жизнь как бы спросонок,
и мир за звонкую монету.
Какие виды открывались!
Сон осенял, синь осиняла.
Когда росою умывались,
нас колыбель травы качала.
Теперь мы повидали виды,
цвета пока что не померкли,
но стали слишком нарочиты,
и чистоты лишились реки.
Как с той поры похолодало.
День отзвенел и смолкло эхо,
как звон разбитого бокала
и дребезг старческого смеха.
Стремясь расставить всё по полкам,
в запретную попал я область
и всё пытаюсь по осколкам
восстановить разбитый образ.
Двор, утопающий в зелени
Двор, утопающий в зелени,
звонкие игры ребячьи.
звуки трубы, виолончели,
вопли скрипки кошачьи, —
музыкальное общежитие,
тубы сверкает медь,
крики девичьи, птичьи…
как в детстве хотелось петь!
Мир, оглушающий звуками,
мир, ослепляющий красками,
почему-то затмился муками,
замутился мелкими дрязгами.
О каком говорить изгнании?
Выдумать ад искусственный?
Человек приходит в сознание,
кофе пьёт, идёт на собрание —
нормальный, в меру бесчувственный.
Случайное откровение
его из себя не выводит,
поскольку одно мгновение,
как положено, мигом проходит.
Но если у нас на спасение
надежда
