варенье, конфеты, и стала с нетерпением ждать. Через полчаса раздался звонок в дверь. Я открыла, он стоял на пороге, а в руках у него были три гвоздички. Мне было очень приятно, потому что цветы я до этого момента получала только на свой день рождения и на 8 марта от одноклассников и от папы. АМ снял дубленку и несколько раз переспросил, не лучше ли будет, если я все-таки лягу в постель, а он посидит рядом. Но я сказала, что уже вполне здорова. И мы отправились на кухню пить чай.
Мы немножко поговорили о том, что за время моего отсутствия случилось в классе, о репетициях театра, по которым за эти несколько дней я успела соскучиться. А потом он завел очень странный и неожиданный для меня разговор, который заставил меня увидеть его в совсем новом свете. АМ вдруг сказал, что это ведь только кажется, что он такой пижон и весельчак. А на самом-то деле он часто грустит. И чувствует себя иногда совсем, как Отелло в нашем спектакле. Он стал жаловаться, что, в сущности, одинок. А ведь ему уже почти стукнул тридцатник. Жизнь проходит… И ничего, ничего еще не сделано для бессмертия. (Я тогда еще не знала, что это он цитирует Герцена – «Былое и думы»). А сколько было надежд и великих планов, оказавшихся пустыми мечтаниями. И сейчас, в середине жизненного пути, он чувствует, что оказался в тупике. Из которого не видит выхода…
Он сокрушенно поник головой, а я слушала его, и мое девичье сердце, которое, как известно, не камень, переполнялось жалостью. И нежностью. А еще гордостью, что этот замечательный человек именно передо мной и не перед кем другим раскрывает свою тоску-печаль. А он все говорил, все говорил…
Вдруг меня пронзила мысль, которая была сродни озарению: «Так вот откуда его Отелло!? Бедный, бедный АМ!» И я спросила:
– Это вы о себе? Ну, то есть, Отелло среди неразличимой, непонимающей и враждебной толпы – это вы так себя чувствуете?
При этих словах АМ поднял свою поникшую голову и, удивленно посмотрев на меня, сказал:
– Странно, Марго, но эта очевидная мысль мне самому в голову ни разу не приходила. Что ж, может быть. Очень даже может быть…
Он задумался, а я, вдохновленная его реакцией, продолжала – робко и сбивчиво:
– И вам просто необходимо найти хотя бы одного человека… Свою Дездемону, чтобы… отдать ей платок…
– Да, да… Конечно же! – воскликнул АМ, ударив себя кулаком по лбу. – Марго, ты гений! Теперь я все понял! Конечно, Дездемона! Конечно, платок! Только платок – это не платок в данном случае, а…
– А что же? – прошептала я пересохшими губами.
– Глаза!.. Глаза Дездемоны. Ее взгляд, в котором светится… интерес, скажем так… Единственная среди толпы, во взгляде которой я его вижу… И это ты, Марго!
Я вспыхнула от смущения и охватившей вдруг меня невероятной радости и пролепетала:
– Только это не интерес, а…
Я хотела продолжить: «Любовь! Я люблю вас, АМ!», но не смогла закончить, оборвала себя на полуслове и лишь
