поста у христиан велела приготовить столько яств, что даже те, кто осуждал женитьбу Ролло на христианке, готовы были поднять в ее честь пенные роги.
Эмма внимательно следила за пиршеством. По ее знаку в зал вносили все новые и новые изысканные блюда. Поданы были молочные поросята, зажаренные на вертелах и начиненные крошевом из кабаньих потрохов и бычьей печени; душистые окорока, копченные на можжевеловых ветках; откормленные гуси со взбитыми сливками. Дичь – жареная, вареная, печеная, чередовалась с моллюсками; устрицы с резаным луком следовали за вырезкой из оленины… Вереница блюд казалась нескончаемой. Все это было приправлено свежей зеленью, репой и салатами. Подкатывали все новые бочонки с медовухой, пивом, несли кувшинами густые вина.
– Ты, рыжая, устроила пир, не хуже чем при дворе Каролингов, – отметил, улыбаясь, Ролло.
– Так и будет при нашем дворе! – гордо вскинула голову Эмма, а сама прикидывала в уме, сможет ли она окончательно переманить из монастыря Святого Мартина поваров и кухарок, которых наняла на время празднеств, и не очень ли это обидит гурмана Франкона, который так долго подбирал их для себя.
Гости: норманны, их жены, знатные нормандские франки, признавшие власть Ролло, с явным удовольствием поглощали изысканные яства. Слуги тоже не оставались внакладе: унося блюда с объедками, они начинали доедать их прямо на лестнице.
Внесли специальные пасхальные пироги с творогом и тмином, и франки пьяно объясняли норманнам, какие святые и ангелы изображены на румяных корочках пирогов. Норманны с хрустом откусывали головы ангелам, благодушно кивали, а затем поднимали роги за воскресшего где-то Христа. Многие из присутствующих тоже были крещены, и хотя это не произвело на них особого впечатления и они продолжали приносить жертвы Одину и Тору, под такое угощение можно было выпить и за здравие Иисуса.
В дымном свете горящих светильников между столами сновали фигляры. Плясали, пели, жонглировали факелами. Поводырь вывел на цепи лохматого медведя. Играя на свирели, стал сам приплясывать, а мишка, встав на задние лапы, переминался и неуклюже подпрыгивал. Некоторые подвыпившие викинги полезли через столы и, притопывая, плясали рядом с медведем.
Ролло, развалясь в своем широком кресле, хохотал до слез, глядя на них. Эмма смотрела на мужа с нежностью. Сейчас он был похож на мальчишку, когда вот так заходился от смеха, хлопая себя ладонью по колену.
Голову властителя Нормандии венчал золотой обруч с единственным острым зубцом над бровями. В этом венце не было роскоши корон франкских правителей, но он очень шел Ролло, стягивая его длинные волосы, – в этом было какое-то варварское великолепие. В остальном Ролло был одет на франкский манер: в полудлинную тунику тонкого синего бархата, голубоватые переливы которой словно подчеркивали сильную мускулатуру викинга. Ибо Ролло, как ни старалась Эмма приучить мужа носить нижнюю рубаху, считал белье ненужной роскошью, годной лишь для неженок и мерзляков. Зато плащ он носил с чисто имперским великолепием: перекинув
