иная карма.
В кабинете начальника лагеря сидит Павел и беседует с майором, начальником лагеря, с мужчиной средних лет с черными волосами, с густыми бровями и усами.
– Значит, он не желает отсидеть свой срок? – спрашивает Павел.
– Нет. Что-то другое его угнетает, то ли совесть, то ли чувство вины, а вероятнее всего, это последствия алкоголизма. Ведь он, по рассказам жены, в последние годы вольной жизни опустился до некуда. При этом человек полностью деградирует. Сейчас у него тяги к спиртному нет, но сознание еще долго останется сдвинутым.
– В момент подобного затмения он старается покончить с жизнью?
– Сейчас уже ребята выбили эту дурь из его головы. Он парень трусливый, а ребята здорово напугали. С воспитательной целью его привязали к кровати, чтобы он швы на животе не повредил, хотя рана у него небольшая: тупым ножом хотел живот распороть, но только кожу повредил, а кишки не задел. В таком положении они его хорошенько отлупили и напугали, мол, если он еще раз вздумает на себя руки наложить, они его отлупят до смерти.
– Страх страшнее смерти, – заметил Павел.
– Вот-вот! – подтверждает майор. – А сейчас в лазарете Вован. Это один криминальный авторитет, в лесоповале случайно топором поранил ногу, сейчас лечится. Брат твой его боится и ведет себя очень смирно.
В тюремный лазарет входит Павел в сопровождении майора. В небольшой комнате лазарета четыре койки, на трех из них лежат больные. На одной, что ближе к окну, лежит Петр. На койке напротив лежит здоровый парень, широкоплечий Вован, все тело в наколках. Лежит он на боку в одних трусах. Третий больной спит.
Увидев вошедшего брата, который по привычному для них способу приветствия поднял правую руку с раскрытой ладонью и приблизился к брату, Петр, вместо того, чтобы поднять свою ладонь и ударить по руке брата, сел, закрыл руками глаза и стал плакать, как ребенок.
Павел поздоровался с Вованом, сел на койку к брату, обнял его.
– Ну что ты, Петя, как ребенок, не стыдно плакать? Ты же мужчина, это тебе не к лицу, – стал успокаивать брата Павел.
– Я подлец, Паша, я не имею права жить, я должен умереть, но мне не дают здесь умереть.
– Не переживай Паша, ты обязательно умрешь, но после того, как проживешь отпущенный всевышним свой век. Самоубийство – это большой грех, непослушание всевышнему, уход из жизни раньше положенного срока, дезертирство с грешной земли. Поэтому таких людей прямиком отправляют в ад. Таких людей там наверху не любят. Даже на земле, ты же книг не читаешь, а то бы знал, что самоубийц раньше запрещали хоронить в общем погосте, как больших грешников. И люди их не уважают. Ты здесь, на Земле, проживешь годы, дай бог, несколько десятков лет, а душа в аду будет мучаться веками. Ты это понимаешь? Откуда ты взял, что не имеешь права жить? Даже однажды, когда ты хотел совершить грех, убить человека, господь бог одернул тебя за руку и ты с пяти метров промахнулся.
– Я убил собственную мать. Ты не знаешь, Паша, какой я подлец. Я писал ей, что я уже при смерти, чтобы она мне побольше
