style="font-size:15px;"> Когда это чудо свершилось —
черёмухи белая мгла
опять облаками сгустилась,
опять над землёй поплыла.
И кем были вспаханы пашни?
И кто их засеять сумел?
Когда же денёк-то вчерашний
к закату скатиться успел?
Когда же заботы и радость
оставили след на лице,
черёмуха – горькую сладость
и снег лепестков на крыльце?
МНЕ ЗАПРЕЩАЛИ
Мне запрещали
бродить по горам и долинам.
Мне говорили,
что надо бояться людей,
что человек —
это мягкая липкая глина,
и потому подневольно
он – вечный злодей.
Много прошла я с тех пор
по горам и долинам.
Я их боялась,
но я их любила —
людей!
Я и сама —
золотая и мягкая глина,
праведник, лжец
и злодей.
И святой лицедей.
В ОСЕННЕМ ПОЛЕ
В осеннем поле просторном,
Где кони паслись в отаве,
Ты голову там оставил,
Всадник Без Головы.
Ей ветер, мальчишка вздорный,
Снегом сечёт по векам.
Помнишь —
Ты был человеком,
Всадник Без Головы.
А кони, они пасутся,
Им нравится вкус отавы.
Не важно им, кто оставил,
И что.
Но под крик совы
Шарахнутся, понесутся,
Блестя окосевшим глазом.
И вдруг затоскует разом
Всадник Без головы.
ЭКЛИПТИКА
Катится Жизнь
в шоколадном трамвае.
В окнах мелькают
льняные глаза.
Сладкие рельсы кондитера мая
Кончатся скоро,
а выйти нельзя.
Праздничный, пряничный
Фирменный китель,
Где же твоя бирюза?
Слеп да и пьян
Полоумный водитель,
И на закуску
Ушли тормоза.
Крошатся рельсы,
Куски отлетают.
Всё ощутимее крен роковой.
И Зодиак, словно хищная стая,
Кружится, кружится над головой.
БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ
Здравствуй, розовое,
рассветное, раннее!
Снова ранила Жизнь небеса.
Истекая кровью
совсем по-бараньи,
красит небо поля и леса.
Вот и все мы
повязаны
