не годное ничтожество». Вы можете это повторить?
– Я – никуда не годное ничтожество, – прошептал я.
– Повторите ещё несколько раз, громче! – потребовал Иванов.
– Я – никуда не годное ничтожество, – сказал я чуть громче и неожиданно почувствовал, как из глаз потекли слёзы.
– Что же вы замолчали? – спросил Иванов.
– Мне кажется, – сказал я дрожащим голосом, пытаясь вытереть слёзы так, чтобы это было не очень заметно, хотя и понимал, что Иванов уже их видит, и ощущал исходящее от него злорадство, – что вы не очень хороший психолог…
– Знаете, – Иванов неторопливо опустился в кресло напротив меня, – если уж быть до конца честным, то я вообще не психолог.
Я секунду переваривал сказанное и только потом спросил:
– А кто?
– Вы извините, что разыграл весь этот спектакль и вас расстроил, – сказал Иванов. – Но мне кажется, что я смогу вам помочь.
– Я не уверен, что смогу заплатить ещё, – признался я.
Иванов отмахнулся:
– Я догадываюсь. Я даже могу вернуть вам ваши деньги. Наше сотрудничество будет взаимовыгодным. Я помогаю вам, а вы оказываете услугу мне. Согласны?
Я помедлил с ответом. Мне не нравился этот человек. Мне не хотелось переживать ещё раз то, что я пережил только что. Глаза заливали слёзы. Синие. Всё плывёт. Передо мной сидит, скаля зубы, труп Иванова. Голова гудит, надуваясь изнутри.
Агрессия. Да. Жёлтая виолончель. Я не любил его. И вот он сидит здесь, мёртвый, застывший, похожий на воск, подкрашенный изнутри красным и синим. Мне кажется, что труп заметно сполз вниз с тех пор, когда я увидел его в первый раз. Хотя когда был на самом деле первый раз? Кроме меня и Иванова, здесь никого нет. Он мне не нравился. И у меня были неконтролируемые вспышки агрессии. Я мог его убить. Не могу до конца поверить в это и представить… Но что вообще я помню о себе? Практически ничего.
Я встаю. Голова всё ещё кружится. Я хочу пить. Я видел здесь кран, кажется. В соседней комнате. Ноги слушаются плохо, пытаются подкоситься и уронить меня на бок, на застеленный серым ковролином пол. Краем глаза я замечаю, что на столе перед Ивановым лежит большая шоколадка. Упаковка надорвана, отломлено несколько кусочков. Должно быть, он начал есть при мне. Я был голоден. Точно. Я ударил его. Наверняка. До сих пор жутко хочу есть. Только сейчас начинаю чувствовать это, но хотел, похоже, уже давно.
Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель. Скоро будет война. Я подхожу к раковине, открываю кран, наклоняюсь, набираю в пригоршни воду. Пью. Мне мешает что-то. Странное ощущение в районе подбородка. Поднимаю глаза в зеркало и отшатываюсь. Там отражается силуэт Иванова.
О боже… Нет. Это я. Просто у меня борода. Ну, не совсем борода. Очень длинная щетина. Сантиметр, не меньше. Лапки насекомых теперь огромные. Ещё немного, и я на этих лапках ходить смогу, вверх ногами. Как это может быть? Я же буквально минуту назад…
Я
