из этого. Контраст и конфликт, немногих теперь удивляющий, Алексея он поразил. С каждым днем лишь сильнее чувствуя себя чужаком и пленником среди тех, кто был ему семьей, и среди того, что было ему домом, он пытался постичь тайну и смысл этих изменений – и не мог. Гусь и Шаман приходили к нему, курили, занимались своими обыкновенными делами, обсуждали, куда уходил Палец, дырявили бутылку, о чем-то до хрипоты спорили, даже дрались, проливали на диван пиво – а Алексей, казалось, не замечал ни одного их действия.
– Это, к врачу тебя надо, Лёха, – однажды изрек неожиданно Гусь, устав гонять муху, накрытую прозрачным пластиковым контейнером.
Не дождавшись ответа, он добавил:
– Но оно понятно, я б и сам с ней того…
Алексей молчал.
Подумав еще немного, Гусь вновь сказал:
– Так повезло тебе, вот чего, Лёха. Ты это самое… Что ей с тебя?..
Загадочный и немногословный, Гусь умел каким-то непостижимым образом, сам об этом и не подозревая, попадать точно в цель. Он угадывал, точно пророк, так что именно его бы и стоило называть не Гусем, а Шаманом.
Алексей и тут промолчал, но про себя глубоко задумался. О том же самом думал и он в течение всех тех дней, что прошли после американской вечеринки. «Что ей с тебя?..» стало звучать у Алексея в голове надоедливым гулким эхом, и растерянное выражение угловатого лица Гуся появлялось перед глазами. «Что ей с тебя?..» И тогда становилось жутко, и ответ не находился. И тогда показавшиеся далекими и чужими привычки и интересы заиграли новыми красками. Смутное, не окрепшее еще недовольство реальностью обратить в сокрушающую и созидающую силу было невозможно. Даже само это недовольство пряталось и увиливало от Алексея, не давая взглянуть на себя, и всё, что было явным, было лишь раздражение, беспокойство из-за чего-то пока непонятного. Тысячи возможных жизненных путей, каждый особенный и прекрасный, нельзя увидеть, уткнувшись лбом в стену детства и всего, что вытекает из него привычками, постоянством и повседневными ритуалами. Эти пути нельзя увидеть и к ним нельзя подобраться, чтобы столкнуться с муками выбора. Всё уже кажется выбранным давным-давно. Стену необходимо разобрать, перелезть или обойти, но и до этой мысли необходимо сперва добраться через лабиринты и дремучие чащи. Всё это, неясное, рождало в душе Алексея одну лишь тоску и беспокойство – но от них удавалось сбежать, и весь старый, родной мир спешил на помощь.
Что ей с тебя?
Едва ли сама чужеземка осознавала, чем обернулось ее появление в той задымленной квартире; все они в те времена были для нее одинаковыми, копиями копий. За одну только ночь их могло смениться три или четыре, и во всех с ней происходило одно и то же, как в заколдованной игре. Одинаковыми были тени, музыка, старые ванные, грязные кухни, грохот и шум, полутьма, чьи-то постели, пестрые одеяла, разбросанные бутылки, переполненные пепельницы, свежий холодный воздух, если открыть окно,
