похожа на тощий снопик соломы. У неё кажущиеся жесткими светло-русые волосы. Огромные серые, ничего не выражающие глаза. Большой рот. Пугливая. Тревожная. Голос ровный, слова сливаются, короткие фразы неотделимы друг от друга. Тембр высокий, но иногда басит и тогда чувственные губы чуть растягиваются в невольной улыбке. От неё исходит горький запах. Он смешивается с тяжелым ароматом стоящих на кухонном столе лилий. Лепестки цветков мясисты, пестики эротично изогнуты. Один из цветков кто-то отщипнул, оставив разлохмаченный на конце стебель, кто-то царапал – то ли ножом, то ли острым ногтем соседние с оторванным цветки.
– Вам нравятся лилии? – спрашивает снопик.
– Меня сегодня уже ими травили. В городской администрации. У вас тут они прямо фирменный знак. На гербе вашего города нет лилий?
– На гербе медведь и три маленьких рыбки, – она выносит банку в прихожую, возвращается, и говорит, так, словно продолжает прерванную беседу.
– Мне нужна помощь. Нам надо уехать. Вы должны помочь. Отец болеет. Сердце. Его заставили написать заключение про Бориса. Поворотник предлагал помощь. Это уже как-то слишком. Понимаю, он хочет загладить. Считает себя виновным. Я отказалась. Нам нельзя оставаться. Из-за мальчиков. Я за себя не боюсь. Про Бориса говорят страшные вещи. Всё это неправда. Сначала многие поверили, но теперь уже никто не верит. Бориса подставили. Он ни в чем не виноват. Он ни к кому не приставал. Он умер, заявления забрали. Вы не знали?
Я сижу на шатающейся табуретке у кухонного стола. Стол покрыт старой клеенкой, грязен, заставлен посудой, стоящая рядом плита в толстом слое жира. Я беру из тонких, с вздувшимися венами рук вдовы кружку с жидким чаем. Стенки кружки черны, её по-настоящему никогда не мыли, только споласкивали. Не спрашивая, она кладет в кружку две больших ложки сахарного песка. Садится напротив. На её коленях – ссадины. Она поправляет волосы – на её тонком, с трогательными жилками горле – синяки, её душили, душили в порыве страсти.
– Я подумаю, что смогу сделать, – говорю я и втягиваю в себя сладкую, горячую воду. – Мне надо будет связаться с нашим начальником. Руководителем службы экстренной психологической помощи. У него огромные связи.
– Когда вы позвонили, вы сказали, что поможете сразу…
– Да, сказал. Я имел в виду, что могу помочь преодолеть эту ситуацию на психологическом уровне. Хотя, мне и самому в ней надо разобраться. Она, по своему, уникальна.
– Что тут уникального?
– Она уникальна по последствиям. Слух, будто ваш муж… э-э-э… восстал из мертвых, создает…
– Нам бы хотя бы машину, – она меня не слушает. – Родители Бориса не отвечают на мои звонки.
– У вас с ними натянутые отношения?
Её глаза приобретают выражение. В них насмешка. Вдова выпячивает нижнюю губу.
– Мне не нужен психолог. Мне не нужна психологическая помощь. Я в это не верю.
– Не верите? В помощь?
– В психологию. Это ложь.
