style="font-size:15px;"> Двое суток я где—то прошлялась, а потом не осталось сил, И я таки вернулась.
И чем я думала? Мне показалось после первого укола, что весь мир просто чего-то недопонимает. Ну почему мир считает, что нельзя колоться?
Иногда можно. Раз в недельку. А что тут такого? Мир просто боится и лишает себя многого, ведь это такой кайф. Ведь пьют же люди водку по праздникам, и ничего.
В голове все перевернулось после первого укола. Все встало с ног на голову.
Я только слышала, что чтобы очиститься от наркотиков, организму потребуется целых три года. И зачем мне нужно было это знание?..
Да, три года – это очень долго, но я ведь знала, что однажды я выйду замуж, рожу ребенка, а наркотики… это так, детское баловство.
Когда я залезла в систему, забросила институт, вела себя прескверно дома и мне каждый день становилось тяжелее жить… закрадывалась мысль, что хорошо бы родители узнали, почему я стала такая. Чтоб перестали меня ненавидеть, чтоб поняли, почему я прогуливаю учебу…
Позже папа скажет, что я такая не потому, что я наркоманка. А я наркоманка потому, что я такая.
На самом деле я этого не хотела, чтоб все выплыло наружу.
Валик, когда нам разрешили опять встречаться, меня обвинил:
– Я знаю, ты когда-то говорила, что хочешь, чтоб твои родители узнали, что ты наркоманка… это ты специально… все им рассказала.
В тот момент я его возненавидела. Мы ругались, и я хотела сбить его с ног и пинать его лежачего ногами.
На самом деле он это со злости, и потому, что ему всегда удавалось сделать меня во всем виноватой.
…Что мне давал наркотик? А разве он может что-то давать, кроме болячек? Он поломал мне психику и отобрал жизнь!
Хотя прав папа, психика у меня уже была поломана до того. Иначе я б не влезла во все это дерьмо.
Глава 5
Анализы
Любовь – это зависимость. А я от Валика более чем зависела. Но такая любовь только оставила после себя неверные понятия о себе. Я, например, глубоко убеждена, что счастье – не когда любишь, а когда разлюбишь. Ведь любовь – это слезы и муки души. Мне любовь не давала радости, похожей на радость от наркотика, а вот ломало меня, когда я осталась одна, без любви, не меньше, чем если бы я осталась без дозы.
Через неделю зазвонил телефон. Трубку взял папа, переменился в лице и, быстро жестикулируя руками, подозвал меня. Меня попросили к телефону, назвав правильное имя и неверное отчество. То, которое папа продиктовал в больнице. С этим отчеством они так и не разобрались. Было понятно, откуда звонят.
Я взяла трубку. У нас радиотелефон.
Папа стоял передо мной, мама сидела слева на диване, я сидела в кресле. Родители хотели, чтобы я их успокоила. Когда меня попросили прийти по такому—то адресу, я заволновалась. Результат анализа умалчивался, и я спросила у разговаривающей со мной
