не ладил с майором Леваковым, и потому их отношения не простирались дальше официальных.
Вокруг стола хлопотала батальонная медсестра Ольга Урюпина, курносенькая миловидная блондиночка откуда-то из-под Архангельска, которую, как только она появилась в батальоне, еще в Сталино, Леваков оставил при себе и не отпускал ни на шаг.
– Входи, лейтенант, гостем будешь! – широким жестом хлебосольного хозяина пригласил Леваков, обнял Красникова за плечи и повел к столу. Он посадил его рядом с собой и сам налил в его стакан шнапсу.
Налили себе и Моторин с Кривоносовым. При этом Моторин как-то все время брезгливо ухмылялся, словно его силком заставили пить, а он этот фашистский шнапс и на дух не переносит. Кривоносов же вел себя обычно: поглядывал на всех щупающими глазками из-под полуопущенных ресниц, словно не верил, что это застолье не таит в себе какой-то другой, тайный и враждебный, смысл, а есть как раз то, что оно и есть на самом деле – фронтовой сабантуйчик фронтовых офицеров. При этом Кривоносов как бы и не считал себя участником этого сабантуйчика, а лишь человеком, который всегда и во всех обстоятельствах выполняет свой долг, то есть, не ослабляя бдительности, выявляет затаившихся шпионов, предателей, паникеров и маловеров.
Майор Леваков подождал, пока наполнятся стаканы, позвал Урюпину:
– Садись, Ольга, и ты с нами. – Помолчал, заговорил торжественно и важно: – Сегодня, товарищи, у нас особый день – канун боевого крещения двадцать третьего отдельного штурмового стрелкового батальона под командованием гвардии майора Левакова. Вот так-то. И честь креститься первыми выпала роте лейтенанта Красникова… Андрея Александровича. Поэтому я предлагаю тост за нашего лейтенанта, за то, чтобы он успешно выполнил задание командования, остался жив и невредим, получил орден и еще одну звездочку на погоны. Или как в песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». За твое здоровье, лейтенант! За твой и наш общий успех!
Все встали, потянулись к Красникову стаканами. Он смущенно улыбался, благодарил, будто именно эти люди выбрали его роту для предстоящего дела, уступили ему честь вступить в бой первым, хотя каждый из них не прочь оказаться на его месте.
Молча, не садясь, выпили водку. Оля Урюпина, отчаянно взмахнув рукой – эх, была не была! – тоже осушила свой стакан, со стуком поставила его на стол, воскликнула:
– А вот дай-ка, лейтенант, я тебя расцелую на счастье! – обогнула стол, с широкой, вызывающей улыбкой подошла к Красникову, крепко, по-мужски, обняла его шею двумя руками и припала влажными губами к его губам.
За столом одобрительно загудели, а комбат даже захлопал в ладоши.
– Вот это закуска! – воскликнул он. – Молодец, Урюпина! Вот за это, за твою лихость, я тебя и люблю. Считай, лейтенант, что ты теперь заговоренный. До самой смерти ничего с тобой не случится. – Однако смотрел на Красникова сузившимися глазами, лицо кривилось недоброй ухмылкой.
Пили еще. Пили по отдельности
