что ты! На трибуне Мавзолея во время физкультурного парада.
– Ну и как он?
– В каком смысле?
– Ой, так ведь Сталин же!
– Н-не знаю, – замялся Красников. – Ну, почти как на портретах.
– Это в каком смысле – почти? – уставился на Красникова старший лейтенант Кривоносов.
– Ну, как в каком? Живой человек всегда несколько отличается от своей фотографии. К тому же, на расстоянии не слишком-то разглядишь.
– Так и не говори – почти. Сталин – он Сталин и есть. Что на портретах, что в натуральную величину. – И вдруг откинулся к бревенчатой стене и запел срывающимся фальцетом:
От края до края, по горным вершинам,
Где горный орел совершает поле-ет,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасные песни слагает наро-о-од.
Моторин подхватил, сорвался, замахал руками.
– Подожди, подожди, подожди! Высоко взял! Вот как надо:
Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов,
Мы готовы к бою, Сталин – наш отец!
– Это ж совсем из другой оперы, – пьяно возмутился Кривоносов. – И вдруг стукнул кулаком по столу и начал выкрикивать, порываясь подняться на ноги: – Я вас насквозь вижу! Вы думаете, если Кривоносов – старший лейтенант, так он сошка мелкая? Ош-шибаетесь! У нас, в органах, это все равно, что полковник!
– Ладно, ладно, не шуми, полковник, – миролюбиво похлопал его по плечу Леваков. – Давай лучше русскую. Урюпина, дай ему баян. А ты чего, лейтенант, не пьешь? Пей! Еще неизвестно, придется ли когда…
– Вот-вот, – нудил Моторин, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. – Мы тут, на передовой, в обнимку со смертью, а они – там, в тылу, и все ордена – им! Знаю, видел.
Урюпина принесла потертый баян, поставила его на колени Кривоносову, помогла продеть руки в лямки.
– Ой, мальчики, совсем вы у меня окосели! – похихикивала она, виновато поглядывая на Красникова, впервые оказавшегося в компании со своим начальством. – Не дай бог кто нагрянет…
– Ладно, не каркай! – Леваков притянул Урюпину к себе за руку, посадил на колени, облапил рукой пышную грудь, на которой еле сходилась солдатская гимнастерка, зажмурился.
Урюпина кинула на Красникова умоляющий взгляд, с трудом отодрала от себя руки комбата, вывернулась, ушла за перегородку, затихла там.
Кривоносов пробежал пальцами по ладам, рванул меха – баян рявкнул басами и затих.
Красников поднялся.
– Разрешите идти, товарищ майор? – произнес он, оправляя на себе гимнастерку.
Леваков с трудом поднял голову, глянул на лейтенанта мутными глазами, оторвал от стола руку и пошевелил в воздухе пальцами. Вскинулся и Кривоносов, долго разглядывал Красникова, хмурился, собирая расползающиеся мысли, вспомнил что-то и повеселел:
– Стой! Я чего тебе хотел сказать. У тебя там есть двое: Пивоваров и Гаврилов. Ты за
