случиться. Старика привели с допроса. Он стоял в коридоре, лицом к стене, руки за спиной. Конвоир справился с замком, распахнул дверь.
– В камеру!
Старик вошёл, дал свободу рукам, интуитивно почувствовал – его ждут.
– Подойди, божий человек, – позвали его к нарам Бугра, бросив карты даже не доиграв кона. – Ну что же это ты, а, старик? Тебя ли мы не приветили? Хлеб-соль разве что не поднесли. А ты? Шнурковать взялся тихой сапой. Лапшу на уши вешать – пацана, дескать, задавил… за старуху испугался… Нехорошо. Раз об заяве с полотенцем наслышан, то и об почте нашей должен понятие иметь. На киче, старик, телеграф почище цыганского будет. Вот и поведай нам теперь, как ты кореша в законе из бердана завалил, и не ойкнул. Есть о чём рассказать, а, старый?..
Старик почувствовал себя статистом, случайно вытолкнутым к рампе под свет софитов. Ну что ж…
Помолвка, точнее, пролетарские посиделки по случаю знакомства родителей жениха и невесты прошла на редкость душевно. Традиции обеих семейств, на удивление, оказались почти безалкогольными. Несмотря на это, неловкость титулования в сватья и стеснительность междометий невпопад улетучились быстро. Хотя в единственной бутылке на всю компанию было ещё пить, да пить.
У юной женщины под свободным сарафаном уже круглился живот. Намётанный глаз будущей свекрови без всяких УЗИ определил – не далеко до первого шевеления. Вот к чему приводят чрезмерные дачные хлопоты родителей, оставляющих в городе без пригляда девку на выданье. Ну да ладно, дело богоугодное. Главное, чтоб по любви.
Под вечер стали прощаться. Молодёжь вышла первой, стояли у подъезда, наслаждались последним теплом спохватившегося бабьего лета, ждали остальных. Она положила голову ему на плечо, обняла под пиджаком. Он обхватил её руками, чуть опустив лицо в копну струящихся до пояса волос, дышал ею. Просто стояли.
На дороге вдоль домового тротуара, напротив подъезда, тормознуло авто с тремя пассажирами. Парень, сидящий за рулём, распахнул дверцу:
– Эй ты, перец, пойди сюда!
– Что нужно, ребята? Спрашивайте, я хорошо слышу.
– Пойди сюда, баклан, тебе говорят! Закурить есть?
– Я не курю.
– Это почему это? – водила выпростал ноги на землю, распрямился. – Мамочка ругает?
– Доктора не советуют. Ребята, езжайте своей дорогой…
– А ты смелый, да? При тёлке-то… деваться некуда, да?
– Да брось ты их, Стрёма! – поторопили из салона. – В клубе у детишек стрельнём.
Но Стрёма, или как его там, уже подошёл к паре.
– Я здесь смотрящий на районе. Понял, с кем базаришь? Я здесь пахан.
– Тогда я – дедушка…
– Та-ак, грубить, значит…
– Ребят, езжайте. Не портите нам праздник… – он заслонил её, побледневшую, вцепившуюся в него, тянущую его прочь.
– Лады. Ну, ты меня запомнишь, щенок!
Раздался
