продолжать с ними борьбу во что бы то ни стало, угроза власти «чрезвычаек», невыносимость рабства советского строя.
Решиться ехать в полную неизвестность, для многих – с семьей и детьми, у порога зимы, буквально нищими, – для этого нужны были убедительные мотивы, а потому это нельзя было назвать стадным чувством, которое якобы загоняло тысячи русских людей на пароходы.
Большинство грузилось без вещей, прямо с похода, лишь с тем, что было в укладке; многие семейные не могли зайти и заехать домой, чтобы попрощаться, взять семью, часть вещей. Тылы грузились несколько богаче, появлялись чемоданы, корзины, перины, но и тут брали случайное, какой-то универсальный жизненный минимум; да и что брать с собой, когда едешь в море, в полную неизвестность?
Интендантство грузило, главным образом, продовольствие, белье, кожу и зерно. Остальное имущество, как достояние русского народа, по приказу Главнокомандующего, не уничтожалось и не портилось, а было передано охране рабочих. Орудия, бронепоезда, бронеавтомобили, танки и аэропланы были приведены в негодность и брошены по дороге к портам и в городах Крыма; лошадей угоняли в горы.
Все военные суда Черноморского флота в количестве 21 вымпела вышли в море. Шел переполненный громадный транспорт «Кронштадт», представлявший единственную по своей величине механическую мастерскую в Севастополе, шли маленькие катера, ехали на фелюгах. Под стройный напев «Спаси, Господи, люди Твоя…» отошел от Севастополя пароход «Ялта», наскоро обращенный в госпитальное судно. Раненых взял английский миноносец.
Пароходы вышли в море переполненными до крайности, все трюмы, палубы, проходы, мостики, решетки у трубы были буквально забиты и завалены людьми. Слава Богу, что море встретило бедных изгнанников хотя и непогодой, но было совершенно спокойно. Качка была малозаметна.
Большой перегруженный «Рион» вышел почти без угля, и в море его стало относить к берегу по направлению к Одессе. Жуткие часы пережили бывшие на нем тысячи людей. К великому счастью их, к «Риону» пришел на помощь буксир.
Переезд по морю до Константинополя длился от одного до пяти дней. Это была мука, которую трудно пересказать. Прежде всего, это было суровое начало физических лишений, которые выпадали потом на долю ничего не имевших, голодных, испуганных будущим людей. «Люди, попавшие на железную палубу, – пишет один из участников этого переезда, – лишенные всякого прикрытия от дождя и леденящего норд-оста, сбитые в кучу возле вонючих ретирад, у которых круглые сутки нескончаемая очередь, не проявляли протеста; они не мечтали о каком-либо благополучии в будущем, ибо для них ''довлела дневи злоба его'', стремление получить какую-либо пищу и возможность вытянуть и уложить свое уставшее от бессонницы и иззябшее тело. Продвинуться за чем-либо со своего места по пароходу почти было немыслимо; для нескольких саженей[13] пути приходилось иногда затрачивать часы, ибо везде стояли бесконечные очереди; за кружкой воды
Сажень – старинная русская цометрическая мера длины, приравненная к 2 метрам
