style="font-size:15px;"> Не надо никого убеждать, что все мои силы теперь были брошены на масштабную кампанию по собственному самоуспокоению: «Генерал же не будет на галоп стартовать. Проедусь чинно, медленно, вразвалку».
С этими цементирующими мою уверенность мыслями подхожу к скакуну. Ординарец подсаживает меня в седло. С высоты своего положения осматриваюсь. Слева – деревянный забор. Справа – огромный операторский кран, похожий на динозавра «диплодока» с длиннющей шеей. А впереди через 15 метров начинается огромный сугроб. Еще через 7 метров за сугробом непрерывной стеной без всяких просветов выстроились припаркованные машины съемочной группы.
От нерадостной оценки места действия меня отвлек голос Кравчука, усиленный мегафоном:
– Андрей, рвани сходу порезвее. Покажи, как умеют казачьи генералы! Ты же умеешь.
Я согласно кивнул и промолчал. Но промолчал страшным и разнузданным матом.
Когда после предварительных команд на меня обрушилась главная «Начали!», я вынужден был ударить моего коника сапогами по бокам. Я успел свыкнуться с мыслью, что с позором выпаду из седла: «Хорошо бы в сугроб. От переломов раритетная одежда меня не спасет».
Скакун рванул от души. В длинном прыжке он преодолел начало сугроба. И почти тут же я резко потянул поводья на поворот. От падения меня спасла казацкая лука, за которую я на секунду ухватился одной рукой. Рядом в полном хаосе топтались остальные лошади головы эскадрона.
Перед вторым дублем из-под «диплодока» раздался голос режиссера:
– В принципе неплохо… но хочется побольше лихости.
Мне показалось, что голова сейчас взорвется от мата. Один из моих казаков, каскадер, позволил себе профессиональное замечание:
– После старта очень мало места для маневра. Лошади очень нервные существа. Если кто-то скакнет на машины, может кончиться плохо.
Кравчук нахмурился:
– Ну, постарайтесь аккуратнее. Это ваша работа.
Я не знал радоваться или нет, что автоматически был причислен к конным каскадерам. Но я совсем не обрадовался, когда мой ординарец (разумеется, тоже каскадер), который сидел верхом на своей лошади слева от меня, вытянулся в седле в мою сторону и предложил «помощь»:
– Андрей, чтобы режиссеру понравилось, я после команды стегану нагайкой по заднице Вашего мерина.
Всего было 7 дублей. Наверно, моему организму отчаянно надоели переломы, и он на этих авантюрных стартах просто врос в седло. По крайней мере, я ни разу не упал. Когда меня, совершенно обессиленного, переодевали в реквизиторском автобусе, выяснилось, что вспотел я гораздо больше, чем при съемках зимы в 40-градусную жару.
После окончания работы над фильмом я был сражен еще одним классическим казусом кино – истово проклинаемый мною «кадрик» № 154 не вошел в окончательный монтаж фильма…
ТРЮКОВЫЕ СЪЕМКИ, И КОГДА СТРЕЛЯЮТ
БЕСКРОВНЫЕ
