Джон поднялся, – тоже пойду к нему, покормить их надо. Проголодались. Некоторые так даже шатаются.
– Сегодня пусть, так уж и быть, отдыхают, а утром – на работу. Я сам расставлю, – сказал Батя.
Василиса встала с заскрипевшего стула, поправила юбку и выскользнула за Джоном.
– Правильно, дочка, пригляди за мужичками, – сказала Марья Моревна ей в след.
Батя шумно вздохнул, посмотрел на часы, потом но Марью Моревну. Та поняла взгляд правильно, поднялась, пошла на кухню. Пискнула там чудо-печка, затопали подавальщицы.
– Смотри, не брякни кому-нибудь невзначай в деревне. Пускай пообвыкнут, а то завистников много, на прививки все время изведем, работать некогда будет.
– А то я не понимаю, – старичок Прохор обиженно вытянул губы, – санитарный инспектор – он, конечно, друг и помощник, но хворобы наши с нами рождаются, с нами и помирают.
Прохор все тер колено и кривил губы, а Батя сурово смотрел на дверь, как вдруг дверь раскрылась и вошла Василиса, придерживая руками испачканный подол. Она хмурила густые брови, доставшиеся от отца, и, поднимаясь к себе по лестнице, грозно сообщила:
– Не хотят они репу вкушать. Хотела их простоквашей напоить, так все на себя вылила. Они все брыкаются и по своему бормочут.
– Басурманы и есть басурманы, – ответил Прохор.
– Плохо, – сказал Батя.
Прохор хотел что-то сказать, но промолчал, задумчиво глядя наверх.
Сверху бойко топоча каблучками по ступенькам сбежала Василиса – в новой юбке и фартуке. В руке держала воронку:
– Вот, у себя нашла. Помнишь, как делали, когда заблудшего лосенка отпаивали. И сейчас пригодится для этих мигрантов.
– Хорошо, – пробасил Батя, вперив взгляд в захлопнувшуюся за Василисой дверь.
Только и было слышно, как плеснула в бочке щука хвостом, да тихо зашуршала тряпичная половичка, спеша вытереть живую воду, пока не проросли доски пола.
Марья Моревна заглянула, сказала:
– Василиса всю простоквашу унесла, не знаю теперь, в чем мясцо замочить.
– Плохо, – вздохнул Батя.
– А ты в первачке, в первачке, а еще горчички. И мягкость появится, и дух попрет. – посоветовал с лавки старичок Прохор.
Марья Моревна вопросительно поглядела на Батю.
– Хорошо, – прогудел тот.
В дверь стукнули, и вошел Иван.
– Трофим Трофимыч, – спросил он. – Я у поросят пойла заберу немного, на эксперимент. Ничего эти мигранты жрать не хотят. Может, консистенция не та. И, главное, не говорят ничего. Ни слова по нашему не знают. Сначала булькали что-то по своему. А теперь вообще молчат. Только глазками зыркают.
– Хорошо, – ответил Батя.
Иван повернулся к двери, но, бросив взгляд на стены, увидел на крючке смотанный кнут.
– Я и кнут возьму.
