Без последствий, понятное дело, только головами крутили. А тут как замороженные стали. Трое уже и не встают. А остальные – как эпилептики дергаются.
– Так вот и надо было парочку противного полу прихватить, – съязвил с лавки Прохор.
– Да я думал, просил. Сказали, нету. Весной будут. А сейчас – закончились.
– Может, разница во времени или температурный режим не тот? – продолжал высказывать гипотезы Прохор.
– Да мы уже и попонами накрывали, – дрожат и не встают.
В дверь вошел Иван, смотал кнут, повесил обратно на стену.
– Еще двое кончаются.
– Может, лихорадка какая! – встрепенулась Марья Моревна. – Так надо обезопаситься!
– Правильно! Безопасность – первое дело, – Прохор перестал растирать колено и на одной ноге допрыгал до стола, сел на стул.
Вернулась Марья Моревна с подносом, на подносе – серебряные стопки дедовские и бутыль с чем-то прозрачным. Поставила поднос, разлила из бутыли по стопкам.
Батя первым протянул руку, задумчиво выпил и хлопнул себя по затылку:
– Пойти что ли, глянуть. Поросль зеленая, сами не разберетесь.
– Так я за вами, Тофим Трофимыч, и пришел. Посоветовали бы, как с народом обращаться.
– Знамо дело, как! Вон, сундук стоит. Триста лет не открывали. Там в газетах все прописано.
– Почитаем, почитаем, Трофим Трофимович. А сейчас пойдемте в старый амбар, там они все.
Батя пошевелил крутыми плечами, снова взял со стены кнут и вышел вслед за Джоном.
Справа от запертых ворот в амбар была раскрыта дверь. Возле ступенек стояла бадья, а в нее тыкался мордой молодой поросенок. На ступеньках, прислонившись плечом к косяку, стояла Василиса, покачивая в воздухе воронкой с длинным носиком. Фартук ее снова был в разводах, и край юбки тоже.
– Иван где? – спросил Батя.
– Там, – кивнула Василиса в глубь амбара и сама нырнула туда же.
Батя поднялся по ступенькам, скрылся в полумраке. Джон вошел за ним.
В амбаре, освещенным из-под потолка покачивающимся светильником, на лавках лежали пять тел. Одеты они были в одинаковые зеленые штаны и куртки. Под куртками – рубашки в каких-то цветах и птицах. Одежда у всех пятерых была густо измазана то ли простоквашей, то ли поросячьим пойлом. На свободной лавке лежали репки, некоторые порубленные на куски.
Двое на лавках изредка подрагивали. Еще пятеро мигрантов столпились в углу и не шевелясь и не моргая смотрели на вошедших.
Батя сумрачно глянул на них:
– Да уж, производит же природа таких хилых.
Будто в ответ на его слова один из стоящих в углу дернулся и повалился на пол. Все молча посмотрели на него, потом на Батю.
– Давай его сюда, на лавку!
– Джон с Иваном перетащили упавшего на свободную лавку,
