полтораста лет назад после нашествия Хаоса! Спасём и уничтожим его во славу Шарги и всех возлюбленных острозубьих бабушек, клянусь моим фингалом, полученным от самого Белого Единорога!
– Вам нехорошо, Хозяин? – Люсий отпрянул от Чаши, она вспенилась алыми искрами и фыркнула на парня фиолетовыми пузырями. Из сосуда высунулась омерзительно довольная кабанья морда с почти слоновьими ушами, облизнулась на кливийца, радостно хрюкнула, но тут же спряталась назад, заметив Зара.
– Да! Да! Да! Мне ещё ни разу не было насто-о-олько нехорошо, как сейчас, ты, Чудная Человечность Человеколюбивых Чудомордов! Аха-ха-ха! У-и-и-и-и-и! – голос карлика сорвался на восторженный фальцет. Карлик проделал невероятное танцевальное па и взмахнул пылающей Чашей, выстрелив сразу тремя струями фиолетового, оранжевого и розового пепла, они взметнулись ввысь и обрушились в нескольких метрах от остолбеневшего паренька на землю, обрисовав потрясающий воображение, сияющий трёхцветный узор почти в два человеческих роста.
– Что вы делаете, Господин? – закричал слуга, пытаясь перебить рёв разгорающейся Чаши.
– Схожу с ума от сча-а-а-стья как последний идиот! Разве не понятно? А что ещё нужно делать в этом замечательном сумасшедшем мире?
– Вы же спалите всё вокруг! Стойте! Пожалуйста! Хозяин!
– Именно! Именно так, мой ретивый пентюх! Спалим же этот прекрасный грешный мир, чтобы он возродился в очищающем пламени доблестным вдохновение-е-е-ем! – голос Зара от волнения срывался то на ликующий фальцет, то почти на рычащий хрип. – Аха-ха-ха! Возродился как нагая нимфа в струях водопада надежды! Как феникс в лучах пламенеющей Зари Веры! Как таленги в пределах Вуали Теней! Аха-ха! Аха-ха-ха-а-а! А-ха-ха-ха-а-а-а-а-а-а-а!!!
Чаша окатила сверкающий узор такой ослепительной волной, что Люсий с криком упал на землю. Причудливая стена света стала подниматься, отбрасывая непередаваемые всполохи.
В основании этого буйного чуда слуга с удивлением увидел гигантских саламандр, играющих в чехарду с огненными духами. Существа гонялись друг за другом, издавая такие счастливые вопли, словно ничего приятнее для них не могло существовать, чем резвиться в этой живой гармонии света и тепла.
Узор задрожал и будто наполовину рассеялся невероятными лучистыми копьями, которые полетели в разные стороны, увлекая за собой яркими шлейфами саламандр и духов всех мастей.
От такого зрелища Люсий остолбенел. Парень смотрел во все глаза, стараясь ничего не пропустить.
Затем случилось такое, что заставило сердце кливийского парня биться как кузнечный молот. От напряжения у слуги закололи кончики пальцев и вспотело в паху как перед первым свиданием с дочкой мельника. Ноги задрожали и стали подгибаться. Люсий хотел выдохнуть от восхищения, но не смог этого сделать – воздух словно застрял в лёгких комком удивления, смешанного
