зеркалу, в котором его отражение умещалось почти во весь рост, и стал заворожено себя рассматривать.
«Ничего себе, какой красивый – воскликнул он. – Вот это мускулы! И высокий какой! Капли щекотно скатываются. И кожа какая гладкая и ровная. – Он провёл рукой по левому плечу. – А глаза-то какие!». – Он стал всматриваться всё пристальнее и подходил к зеркалу всё ближе, но тут опять постучали. Софрон надел трусы и открыл дверь.
Голый, мокрый, он с нескрываемым раздражением спросил сходу:
– Что?
Перед ним стояла женщина в годах с полотенцем и бутылкой шампуня в руках. Она встала, как окаменелая и ошарашено смотрела на него. Промолчав несколько секунд, она, наконец, промямлила:
– Помыться хотела.
– Мойтесь, – отрезал Софрон. – Мне ещё пару минут нужно себя осмотреть. – Уже к последнему слову он успокоился, и от интереса у него вновь заблестела искорка в глазах.
Женщина всё с тем же удивлённым выражением лица безмолвно зашла в душевую, положила рядом с его вещами свои шампунь с полотенцем, и стала медленно раздеваться. Софрон же, напротив, оделся и стал осматривать «башню», – так он называл корсет, который словно тянул его вверх, чтобы сделать ещё более рослым.
Эта штуковина была довольно жёсткой, без прорезей, закрывала всю его шею, и ничего под ней разглядеть не удалось. Так что Софрон бросил эту затею, улыбнулся себе в зеркале и ушёл.
Возвращался он довольный собственной чистотой и красотой, а прохлада была приятным бонусом. Даже несмотря на жёсткую кушетку и ощутимый голод, заснул он легко и непринуждённо.
На этот раз ему приснился сон. Начиналось всё с весьма радужных сцен с голой медсестрой: он трогал её грудь, сжимал попку, целовал, затем наклонил и… Всё окутало тьмой. Она налетела стремительно, с шипением буквально врезалась, вгрызлась в него. Софрону показалось, будто его хотят вырвать из тела, и заменить кем-то другим. И когда ему показалось, что он начал впитывать её, он проснулся.
– Что за дерьмо, Господи?! – воскликнул он, резко вскочив.
Но была глубокая ночь, – все спали, и никто ему не ответил.
Глава 3
На утро ему наконец достался завтрак. Э-э-эх, что это за деликатесы: каша рисовая на молоке, разбавленное какао, хлеб с маслом и даже – О Боже! – яичко!
Сказать, что Софрон наслаждался – ничего не сказать. Он был на пике блаженства. Медленно, с закрытыми глазами, он тщательно пережёвывал каждую ложку, каждый укус, и даже иногда постанывал. Не хватало только кошачьего мурлыканья в перерывах. Он вилял рукой, словно дирижёр, и хотел прочувствовать каждый вкус сильнее в стократ. И, вполне возможно, ему это удавалось, а люди смотрели на него и улыбались. Следует отметить, что все пациенты уже откуда-то прознали его историю, и относились к нему снисходительно.
После завтрака позвонил брат, и Софрон обрадовался, как ребёнок.
– Здорова.
– Привет,
