style="font-size:15px;"> Фарино, по-прежнему источавший уксусную ненависть, бестрепетно написал расписку, метнул в спину уходящему заказчику кинжальный взор и снова склонился над недужным фолиантом, уже забыв о посетителе. Открыл форзац книги, осторожно прощупывая нити переплета, но вдруг нахмурился. Почесал лоб. А потом окликнул вслед скрипу двери:
– Господин военный! Погодите!
***
На другой день, едва трубач отыграл смену караулов, Морит вновь заглянул в карцер.
– Здоро́во, – прошептал он, – я вчера Библию отнес, все честь по чести. Только Фарино этот чудной тип, ей-Богу. Как книгу попорченную увидел – так на меня вызверился, будто я голову его брата в мешке притащил.
Годелот поднялся с койки, усмехаясь:
– Это ты зря, не стал бы он так из-за брата ерепениться, то ли дело – книга. А починить взялся?
– В воскресенье готова будет, – кивнул Морит, – а, вот еще что. Я уже уходить собирался, как он меня назад позвал. А кто, мол, хозяин книги, спрашивает, не тот ли, чье имя на форзаце? Ну, мне врать ни к чему. Я ему и отвечаю – Годелот Мак-Рорк, однополчанин мой. Он вдруг засуетился и пытает, мол, увижу ли я тебя вскорости, понеже у него на твое имя лежит… как это… вот, эпистола. Звучное словечко, надо запомнить… Это он письмо так называет, оказывается. Я б руку на отсечение дал, что двух Годелотов в Венеции не водится, а потому бумажку забрал и тебе принес, вот, держи.
Говоря это, Морит сосредоточенно рылся в карманах камзола, то и дело роняя на пол какие-то пустяки, а потому не заметил, как окаменело лицо Годелота. Не без труда разыскав сложенную записку, он сунул ее шотландцу и покачал головой:
– Руки у тебя ледяные, как у покойника. Мне пора, дружище, сейчас Ромоло караулы проверять нагрянет.
Наспех хлопнув приятеля по плечу, тосканец стремительно выскользнул за дверь и запер засов, оставив Годелота стоять посреди карцера, сжимая записку в холодных пальцах.
Письмо от Пеппо. Последнее письмо. Угловатый размашистый почерк, чтоб буквы не набегали одна на другую. Он все же оставил его на условленном месте, только Годелот за всеми тревогами не успел вовремя наведаться к Фарино.
Шотландец медленно надломил восковую печать, неожиданно чувствуя, что не хочет открывать послание. Глупо… И даже стыдно… Но сейчас за кляксами, смятыми «s» и несуразными «t» он услышит голос живого Пеппо, его предостережения, его идеи, его насмешки, уже бессмысленные и ненужные. А хуже всего будет вдруг узнать, что Годелот мог не допустить случившегося. Куда-то не опоздать, чем-то не пренебречь, о чем-то догадаться раньше.
Арестант зло сплюнул и резко разодрал печать. Нечего разводить девичьи драмы… И если прямо сейчас он узнает, что Пеппо открыто просил его о помощи прямо в день смерти – значит, с этим ему теперь и жить. Годелот развернул письмо и подошел к светлому снопу лучей, лившихся в окошко под потолком. Несколько минут спустя
