как много непоправимых нелепостей может наворотить человек, которого отказались выслушать, и подчас даже ночью принимала посетителей, среди которых попадались и самые неприглядные личности.
Однако на сей раз за сестрой Нилдой в кабинет вошла хорошо одетая девушка.
– Доброго дня, – поклонилась девица, и мать Доротея коснулась ладонью ее головы, покрытой опрятным белым чепцом.
– Ты свободна, сестра, иди с Богом, – кивнула монахиня Нилде, а сама внимательно посмотрела в лицо визитерше. Глаза девицы были красны, а губы сжаты в непреклонную линию. Когда за сестрой Нилдой закрылась дверь, мать Доротея вновь села за стол:
– Что тебя терзает, милая? – проговорила она мягко, чувствуя в гостье какую-то мучительно натянутую струну и пытаясь сразу ее ослабить. Однако девица нахмурилась:
– Меня зовут Росанна Барбьери, мать Доротея. Мне очень нужно повидать одну из послушниц, служащую в госпитале, сестру Паолину.
Настоятельница ничем не выразила удивления:
– Да, Паолина служит здесь. Однако она затворница, к ней не допускаются посетители. Быть может, я могу чем-то помочь тебе?
Брови Росанны дрогнули, и мать Доротея готова была поклясться, что в этом жесте мелькнула ирония:
– Вот как, затворница… А мне все же необходимо поговорить с нею. Это очень важно, матушка.
Настоятельница покачала головой: в горячности девицы ей послышалась нотка отчаяния. Несколько секунд посмотрев, как Росанна ожесточенно мнет кромки рукавов и покусывает губы, монахиня поднялась и подошла к девушке:
– Послушай меня, милая, – проговорила она серьезно, глядя в припухшие карие глаза, – я вижу, ты понесла утрату. Ты знаешь, на моих руках умерло много десятков людей. Я винила себя в смерти каждого. И до сей поры я не могу без боли закрыть человеку лицо покрывалом. Ты можешь не поверить мне, но каждая из сестер помнит по именам всех, кому сложила руки на груди. Но увы, мы не всесильны. Мы боремся со смертью и наукой, и молитвой. Но даже самые искусные, самые ученые из моих соратниц нередко терпят поражение. А посему, кого бы ни отняла у тебя судьба, поверь – это не вина сестры Паолины.
Однако глаза девицы наполнились слезами, а подбородок дрогнул:
– Все не так, матушка, – прошептала она, – благодарение Господу, у меня уж много лет никто в семье не хворал. Однако утрату… да, я понесла. И Паолина должна услышать об этом. Она тоже… знала этого человека.
Мать Доротея скользнула взглядом по платью девицы.
– Ты венецианка, – констатировала она, – а у Паолины в Венеции нет знакомых, кроме пациентов. С самого приезда в город она никогда не покидала госпиталь.
Росанна не ответила, только сжала губы так, что они побелели, а слезы уже неприкрыто заструились по щекам. Настоятельница же невольно протянула руку и провела пальцами по бледному лицу девушки:
– Джузеппе? –
