style="font-size:15px;"> В животе урчало.
До Дивьего Камня они добирались целых две недели.
Сначала, покинув ранним утром Подонье, своим ходом дошли до соседнего Крынчика, из Крынчика молчаливый усатый дядька подбросил их на телеге к Терпащину, а из Терпащина, прибившись к торговому обозу, они направились в Большой Юхнин, небольшой, но красивый, стоящий на берегу реки городок.
В деревеньке у Большого Юхнина мастер наняла рыбака, и он, посмеиваясь в седую бороду, перевез их на лодке на противоположный берег.
Потом были лес, торговый тракт, плохонькая гостиница, долгая пыльная дорога через серые, худосочные поля, деревеньки и холмы и, наконец, финал путешествия – Дивий Камень, чьи домики, прячась в куцей зелени садов, забирались вверх по склону гигантского холма с причудливым каменным сооружением на вершине.
Всю эти дни у Эльги не было ни минуты роздыха.
Мастер заставляла ее заучивать названия трав и кустарников, свойства листьев и совместимость их в букетах. Одну руку ей все время приходилось держать в саке, чтобы, как говорила Унисса, подопечные чувствовали хозяйку.
Чертец сочетается с халиской и синеглазкой, рябина – с ольхой и яблоней, но липу не стоит мешать с лебяжником…
Зубчатая печать на запястье покусывала кожу, когда Эльга ошибалась или задремывала, слушая плавную речь Униссы. Черенки, будто рыбки, тыкались в пальцы.
На привалах мастер показывала, как определять, какие листья полны сил, а какие скоро окажутся бесполезны, как держать ладонь, как замечать оттенки, говорила, что каждый мастер, мысленно общаясь с листьями, плетет свой букет слов.
Излом капустного листа – белый, а рдянника – красный. Каждый можно сложить вдвое, втрое и вчетверо…
– Запомни, – также говорила мастер Эльге, – у каждого листа есть свое место, и он скажет тебе его, если не забудешь прислушаться.
– А когда я смогу делать букеты? – нетерпеливо спрашивала ученица.
– Когда тебе станет казаться, что все вокруг состоит из листьев.
– Все-все?
– Даже ты сама.
– Наверное, это еще не скоро.
– Листья шепнут тебе.
Но подопечные шептали пока совсем другое, хихикали, жаловались на темноту и недостаток воздуха, некоторые просили ветра, а золотой дуб бурчал, что не привык находиться среди нытиков и глупцов, к тому же без должного обхождения…
В одну из ночей Эльге приснились отец и мать. Они наклонились к ней, отец вздохнул, а мать провела ладонью по волосам и произнесла: «Мастер Эльга, вы не могли бы сложить нам портрет нашей дочери? Нам ее очень не хватает».
Сама Унисса Мару тоже не знала покоя – и в дороге, и в Крынчике, и в Терпащине, и в рыбацкой деревушке близ Большого Юхнина она исступленно разбрасывала листья по рамкам с натянутым холстом, сгибала, подрезала, сбрызгивала водой, и появлялись дорога, вьющаяся к вырастающим вдали черепичным крышам, лошадь,
