такой беззащитной, и мы сделаем ее чище! – улыбке учительницы позавидовал бы любой стоматолог. – У нас страна трудящихся и мы с вами, дети, тоже должны трудиться. Мы проведем субботник!
– Сегодня пятница? – не понял я.
– Да, сегодня торжественная пятница и мы отметим ее субботником в честь дня космонавтики и мира во всем мире!
– И против израильской военщины? – опять переспросил я, представляя, с какой гордостью вечером заявлю родителям, что мы боролись с израильской военщиной.
– Костромин, не мешай нам праздновать! – ответила Сергеевна, вполголоса добавив: – Достал уже этот еврейчик! Так дети, выходим из школы и убираем территорию, прилегающую к конторе и детскому саду, – командовала она, – о граблях я побеспокоилась.
– Пускай перед садиком детсадовские убирают, – начал пререкаться Андрей. – Чего мы должны за них убирать?
– Так, хватит спорить! СССР первая держава, которая в космос вышла, а ты как подкулачник делишься с младшими детьми! – высказала Ирина Сергеевна. – Грабли в руки и вперед, вместе с нормальными детьми радоваться дню космонавтики! А кто считается с младшими, тот не советский школьник, а буржуй какой-то недобитый. Тебе понятно?
– Понятно, – пробубнил друг в ответ.
Мы разобрали стоящие в конторском коридоре под досками почета и позора грабли и гурьбой вывалили на улицу. Обрадованный скворец встретил наше появление особенно прочувствованной трелью. Грачи с берез, росших у столовой, его дружно поддержали. Сергеевна, стоя на крыльце как Суворов, взмахами рук распределяла фронт праздничных работ.
– Вы туда, вы туда, а Костромин с Родионовым за свои дурацкие вопросы будут скрести кусты перед детсадом.
Уныло, как военнопленные, мы исполняли торжественную повинность, вдыхая одуряющий запах от взбудораженной ночным дождем близкой липовой аллеи, распустившей почки, набухшие розовато-зелеными драгоценными камнями.
– Люди в космос летают: Гагарин, Леонов, Терешкова, а мы тут мусор скребем, – плюнул на изумрудно зеленеющую траву, дождавшуюся ласточки с весною, Пончик. – Нечестно!
– Коммунист не должен бояться самой черной работы – так Ленин сказал, – как мог, утешил я друга. – Будем скрести грязь, учиться, станем коммунистами, а потом и космонавтами.
– Тьфу на тебя! – толкнул меня в куст.
Я не удержался на ногах и упал.
– Родителей вызову! – подбежала, учительница, заметившая со своего наблюдательного поста непорядок. – Что вы за свиньи? Все дети рады, трудятся, а вы, как не знаю кто, как Мальчиши-плохиши! Таких недисциплинированных граждан никогда не возьмут в космонавты!
– Зачем ему в космос, он Лениным будет, – пророчески огрызнулся Пончик. – Космонавтов много, а Ленин один, – логично заключил он.
– Андрей, немедленно, слышишь, немедленно помоги подняться товарищу, иначе я за себя не ручаюсь! И прекрати мне тут антисоветскую агитацию, – понизила голос Ирина Сергеевна. – Ведешь себя как единоличник!
