это со мной сделала жестокая Сибирь, но вот энергетику, кокетство, любовь и красоту всюду, какую-то неистовую женственность, – всё это она вытаскивала из каких-то уголков моей души. Или это Украина, затерявшаяся в Люси, достаёт из меня красотку? Люси – украинка. Ей семнадцать, а мне двадцать пять. Однако, она мудрее меня в тысячу раз. И женственнее.
– Ола!
– Ола! Хау а ю? Донт смоук вери мо!19 – потом куча английских слов, и – исчез.
– Чего это он не целуется? И что-то слишком весело болтает… – колокольчик зазвонил в груди.
– Ну он из другой страны, в Англии так не принято.
– Всегда целовался… А, ты посмотри, он с девушкой! – мы могли говорить на русском в полный голос, нас никто не понимал, главное – держать непринужденную интонацию.
Микки пришёл не один, рядом сидела худая бледная черноволосая грустноглазая… А мы начали веселиться в два раза больше. Странно, такого со мной и в юности не бывало, а в молодости – и подавно. Все отношения были от ума. Видимо, пришло время быстро проходить этапы взросления в делах сердечных, чтобы догнать норму своего возраста. Но почему-то мне это нравилось. Нравилось позволять себе кокетничать, чувствовать чуть-чуть жгучей ревности и ловить испуганный завороженный взгляд Микки, улыбаться его пассии. Что со мной?
– Что он сказал, Люси?
– Не курите много, пожалуйста.
– А мне показалось: курите много!
– Гоу ту Джинджер? – это клуб так назывался, Микки звал нас туда.
– Туморроу.20
На улице он веселился в два раза больше, зная, что я смотрю сквозь стекла панорамных окон.
– Ты только завтра не морозься, если он подойдет. Это единственный хороший мужчина для тебя здесь. И вообще, забудь, что это грёбаное село!
– А я и не буду. Мне какое дело, я буду вести себя, словно не видела никакой гёрлфренд.
– Правильно.
***
Небо затянулось тучами, а голова – грустными мыслями. В этом случае мне всегда помогает письмо. Писать от руки, по бумаге, – некая терапия, выписываешь из себя то, что мучит, и оно начинает существовать отдельно, ты можешь рассматривать это как объект, а не просто страдать. Я писала в довольно счастливом дневнике:
«Возвращается чувство, когда я заставляю себя что-то делать, ковыряюсь в себе. Мне здесь всё хорошо, но я вновь одна, вновь домосед, вновь ребёнкосед, вновь ребёнок. За меня беспокоятся хозяева квартиры, за мной ухаживают, берегут как маленькую, я здесь не равный, я – ребёнок. Всё время – тишина, всё время – прислушивание к себе.
Нужно смотреть не в себя, а извне. Что там снаружи. Чем больше внимания к себе – тем сильнее депрессия, чем больше внимания наружу, тем интереснее жить. Мой рецепт.
Что же должно такое появиться во мне, чтобы я смогла стать счастливой? А счастливой женой, любимой женщиной? Гармония, которую я смогу дарить
Привет! Привет, как вы? Не курите слишком много!
Идёте в Джинджер? Завтра.
