бормотание, оглянулся на Гончую, но она уже сидела на земле и демонстративно смотрела в сторону.
Разговор между ними состоялся на следующий день.
– Ты убила его?
– Кого? – изобразила недоумение Гончая.
– Ты знаешь, сестра, о ком я говорю.
– Надеюсь, что убила.
Поп вздохнул.
– Я знаю, ты хотела помочь своему товарищу.
– Он мне никто, – ответила Гончая, но священник ее как будто не слышал.
– Прислужники Сатаны замучили бы этого человека, но ты избавила его от физических мук. Для тебя это был нелегкий выбор, сестра, и ты его сделала.
– Да! – неожиданно для себя сорвалась девушка. – Потому что ни ты, поп, ни твой бог ничего не сделали для этого парня! Какой смысл попусту молоть языком, если от твоих молитв все равно нет никакого толка?!
Она хотела разозлить священника, но он даже не обиделся. Наоборот – улыбнулся.
– Толк есть. Просто ты пока этого не понимаешь. Но ты поймешь. А я и дальше буду за тебя молиться.
«Помолился уже за одного». Гончей надоел этот никчемный разговор, и она отвернулась. Но что-то подсказывало ей, что священник так легко не сдастся и не оставит ее в покое.
На «ужин» девушка снова поймала две крысиные тушки, но делиться с попом не стала – в конце концов, она не нанималась его кормить! Но когда принялась разделывать вторую крысу, внутри у Гончей вспыхнул настоящий пожар, к горлу подступила такая тошнота, что она больше не смогла проглотить ни куска и швырнула недоеденную тушку в толпу голодных рабов, а потом еще долго кашляла и плевалась кровью. Ей еще повезло, что удалось удержать съеденное в желудке, иначе ночь и весь следующий день пришлось бы голодать.
Держась за живот, Гончая улеглась на бок, поджала колени к груди и обхватила их руками. Боль не прошла, но в таком положении ее, по крайней мере, можно было терпеть. Вокруг копошились рабы: кто-то гремел цепями, кто-то ворчал, кто-то бранился, но девушка не обращала на них внимания и не заметила, как уснула.
Проснулась она от знакомого монотонного бормотания над ухом. До того как открыть глаза, Гончая уже знала, кого сейчас увидит. Поп сидел… нет, скорее, стоял на коленях лицом к ней, но смотрел мимо нее в темноту и усердно крестился.
– Прости, сестра, я не хотел тебя будить, – шепотом сказал он. Никакого сожаления в его голосе Гончая не услышала. – Но тебе было плохо, и я молился за твое здоровье.
Она зевнула.
– Напрасно. Я умираю. У меня ожог гортани и легких, плюс облучение. Я почти трое суток провела на поверхности без противогаза, пока искала тело моей дочери. Может, протяну еще неделю-другую – и каюк.
– Но тебе стало легче?
Гончая прислушалась к ощущениям. Бушевавший в животе пожар, похоже, погас. Она сглотнула. В горле по-прежнему саднило, но бывало и хуже. Гораздо хуже!
– А ты не веришь в силу молитвы, – укоризненно сказал поп.
