Королева любит всё необычное и чужеземное. Если он возвысится – возвышусь и я, а то последнее время королева начала меня забывать…».
– И всё?
– Это всё.
– Если ещё что-то услышишь обо мне – сразу рассказывай.
– Конечно, мой господин! – радостно улыбнулась девочка.
– Ты давно стала рабыней?
– В десять лет.
– А хотела бы вернуться домой?
– В Льежскую степь?
– Ну, да.
– О, нет!
– Нет? Почему? Разве ты не хочешь стать свободной?
– Я никогда не была свободной. Сначала я принадлежала отцу. Потом он бы продал меня мужу, и я бы принадлежала ему… Вернуться домой, в этот грязный вонючий шатёр, полный дыма и сопливых детей? Нет, не хочу! Стать женой нищего пастуха, готовить жидкую похлёбку на дымном костре, одеваться в шкуры и тряпьё, бесконечно рожать, доить коз и кобылиц, бродить по степи, как дикое животное, изнывать от жары летом и мёрзнуть зимой… Нет, я не хочу такой свободы.
– Но разве лучше быть рабыней жестокого и старого господина, послушно исполнять его мерзкие фантазии, беспрекословно подчиняться его прихотям, ласкать его дряблое тело?
– Это тоже нехорошо… Но Льежская степь хуже. Здесь я сплю на чистых простынях, в мягкой постели, а не замотавшись в шкуры на голой земле. Ем вкусную пищу, а не полусырое мясо коз и павших лошадей. И целый день ничего не делаю, лишь готовлюсь ублажать моего господина.
– А кто же трудится на полях и плантациях?
– Мужчины, старухи, некрасивые и непослушные, – беспечно ответила девочка.
– Но и ты ведь когда-то состаришься…
– Я постараюсь так услужить своему господину, что, когда стану старой и некрасивой, он не продаст меня на поля, а оставит в доме, прислуживать его новой наложнице…
Льяса заискивающе улыбнулась и, протянув руку, робко коснулась лица Ильясы.
– Вы так прекрасны, мой господин… – промурлыкала она. – Наверное, вас так приятно любить…
Полумрак комнаты рассеивал свет одинокой свечи, горящей в канделябре у кровати, в камине едва теплился огонь, тихонько потрескивая обугленными поленьями, за окном еле слышно шелестели листья ордеи и негромко пели ночные цикады… Возможно, от этой умиротворяющей атмосферы, или от робких ласк рабыни, а может, от физиологического голода (как-никак Ильяса уже была познавшей близость женщиной), но тело алмостки охватило неожиданное желание. Она сама удивилась этому пробуждению страсти. Ей казалось, что после «любви» барона Ротрокса, ей уже никогда не захочется близости.
Отбросив шаловливые ручки девочки, Ильяса сердито сказала, стараясь скрыть своё состояние:
– Я ведь могу тебя отшлёпать, маленькая рукоблудница!
Но льежка заметила возбуждение господина и тихонько довольно засмеялась. Она вскочила и нагло уселась хозяину на колени. Не успела Ильяса опомниться, как руки рабыни обвились
