и последнее, что он успел заметить – в полуверсте ниже по течению ходко бегущие к острову русские лодьи.
Волчий Хвост зарычал от дикой досады и бессильного бешенства и… проснулся вдругорядь уже взаболь. Стремительно (и на пятом десятке ещё не растерял былой сноровки, надеялся и к семидесяти годам не растерять, коль приведёт Перун дожить до семидесяти) сел на широкой лавке, застеленной медвежьей шкурой. Утёр холодный пот, ручьём катящийся по бритой голове.
Жена даже не пошевелилась, и воевода с лёгкой неприязнью покосился в её сторону – за десять лет она успела привыкнуть к тому, что муж порой так вот вскакивает среди ночи, а потом больше не может уснуть. Откинув покрывало, Военег Горяич встал и, натянув верхние порты, уселся на лавку у стола, откинулся к стене и прикрыл глаза.
На заднем дворе заливисто пропел петух – должно, уже третий, слуг хоть и не слышно в доме, а тиун слышно, уже шевелится. В висках стучало – отходило напряжение, испытанное во сне – не слабее настоящего боевого напряжения. Двенадцать лет со дня гибели князя Святослава, господина и друга, боевого товарища, двенадцать лет ему снился всё один и тот же сон – последний бой Князя-Барса на острове Хортица. Много с тех пор прошло, довелось и воеводе после того повоевать и с печенегами, и с ляхами, и с булгарами, а только наваждение не оставляло – каждую весну в одну и ту же ночь вновь и вновь погибал перед глазами Волчьего Хвоста князь Святослав.
Вздохнув, Военег встал и, дойдя до стенного поставца, вытащил узкогорлый расписной греческий кувшин. Упал обратно в кресло, вытащил зубами просмолённую пробку, не глядя, ухватил со стола забытую там с вечера оправленную в серебро каповую чашу, наполнил её доверху и выхлебал в несколько глотков, не чувствуя вкуса кипрского нектара…
Их тогда всё же спасли. Лодьи ниже по течению – это были немногочисленные пешцы Рубача, что стояли ниже по течению. Видно, зачуяв что-то неладное, опытный вояка Рубач повёл своих к Хортице. Печенегов сметали с острова стрелами, и Куря побежал. Да только вот спасти… да что там спасти – отыскать-то князя Святослава не удалось. Нашли только оружие князя, брошенное печенегами в бегстве. Не было и знаменитого меча Святослава, Рарога. Уже потом до них дошли слухи, что Куря сделал из княжьего черепа пиршественную чашу. О мече же и слухов не было.
Князь Ярополк дважды потом посылал в степь летучие загоны за головой Кури, или уж хоть за чашей, да только оба загона потеряли свои головы, не сумев добраться до ханской.
А потом началась усобица, и Ярополк сам остался без головы, через край понадеясь на воеводу Блуда. За что и поплатился, пережив отца всего на восемь лет.
Из всех воевод только Свенельд, служивший ещё Игорю Старому и соперничавший в войской славе с самим Святославом, не смирился с властью сына рабыни. Но пока что о Свенельде не было ни слуху, ни духу, невзирая на то, что прошло уже шесть лет.
Волчий Хвост опять налил полную чашу – на сей раз
