острые чувства, о которых он так запросто сообщал.
Я искренне не понимала, зачем марать поэзию разговорной речью. До самого конца, отрицая ветреный дух времени, я оставалась приверженцем высокого слога, пока однажды не столкнулась с такими же как я. С теми, с кем я познала ритм человеческой жизни, кто научил меня понимать язык музыки. Их рэп был приятен слуху, не оглушал многословием, не смешил. Это и была поэзия. И самое главное – у нее была музыка. Тогда я и узнала, насколько прекрасен их симбиоз. Тогда я отнеслась к этому как к феномену, но позднее увидела: это же современное искусство! Это стало открытием. Такая музыка была волшебна, она великолепно отражала меня саму: о, она была несравненно прекраснее всего того, что я слышала, ведь я могла дополнять ее собой! Тогда мой голос стал моим главным инструментом, как гитара или фортепьяно. Мне приходилось слышать, как голос, записанный поверх бита, портит его, уничтожает. Музыка исчезает вместе с голосом, после прослушивания остается непорядок в голове и немного разочарования. Но мы божественно дополняли друг друга, и когда в опьяняющем порыве я начинала читать свои драгоценные стихи под бит, исчезало все вокруг. Создание песен умиротворяло меня, очищало душу, всякий раз напоминая о величии человеческого во мне. Так, забравшись на диван с карандашом в зубах, растрепанными волосами и мечтательным отстраненным взором, творила я свои крошечные произведения, что облагораживали, воспитывали и исцеляли меня саму. И какой же несравненной гордостью и умилением наполнялось мое сердце, когда мне приходилось слышать слова благодарности за свои труды! Выходит, я приносила пользу, облегчала чьи-то страдания, – я была нужной! Я помогала! Что могло быть выше этого?
Я купила табачок и купальник, оставалось молоко. Но я не спешила. Я была черная как ниггеренок, в выцветшем льняном сарафане – совсем местная деваха. И мне нравилось, как приезжие с красными лицами и надувными матрасами смотрели на меня. Нравилось думать, что я тут живу. Как будто сейчас я куплю молочка и приду к себе на участок, где усядусь в плетеное кресло в прохладной беседке, вытяну ноги, возьму в руки любимую книжку и банку запотевшей колы… Или что-нибудь вроде того. Или пойду бороться с колорадским жуком, пропалывать бабушкины розы и перекрикиваться с соседкой за забором. Но я жила далеко в горах, в палатке с развеселой подружкой Маринулей, которая в чем мать родила колола камнями на дрова стволы деревьев, что прибивало к берегу волной. А по вечерам мы садились на большой валун на своей придуманной фазенде, дымили табачком и провожали солнце. И знаете, так было в сто раз лучше.
На этих мыслях я столкнулась с парнем, как его – не помню. Они как-то подкинули нас до Капсели – он и его друзья. Мы вышли и средь бела дня сделали пару
16
водников, стоя по колено в море. Ну то есть мы были вроде как знакомые теперь. Он был с какими-то ребятами – парнем и девочкой.
«Что они забыли здесь в такую рань?» – подумалось мне. Мамка, наверное, за хлебом отправила. На улице, там, где мы стояли и правда ароматно пахло свежей выпечкой. Парня и девчонку сразу как ветром
