и даже провели небольшое снижение цен, но стало ещё хуже. Хлеба можно было купить больше, но давали 1 буханку в руки, а чтобы купить 2, надо было идти в очередь вдвоём. Мама работала, Виктор уехал, Славик – мал, а мне уже около 6 лет и, значит, я больше всех подходила бабушке в напарницы. Спорить с бабушкой – пустой номер, капризы пресекались коротко и ясно: не пойдёшь – не получишь хлеба, и это был убойный стимул. Что такое хлеб в нашей жизни, мы знали не понаслышке. Бабушка будила меня очень рано, ещё затемно, и мы шли с нею в центр города в булочную занимать очередь. Бабушка молча тянула меня за руку, а я, закрыв глаза и дрожа от холода, спотыкаясь, перебирала ногами, досыпая на ходу. Наш номер нам писали на руке химическим карандашом. Идти обратно было далеко, поэтому мы стояли до 8 часов утра, ожидая открытия магазина, часа 3. Дети, стояли вместе с взрослыми, в это время им было не до игры, – полусонные, озябшие, прижавшись к своим близким, закрыв глаза и покачиваясь, дремали стоя.
В 8 часов утра приходила продавщица и открывала дверь. Все оживали. И тут народ напирал толпой, пробиваясь в узкий проём двери. У всех были номерки на руках, значит место в очереди гарантировано, но никто никому не верил, все одурели от холода, недосыпа и бесконечного ожидания, и люди рвались – быстрее попасть в тепло и получить свой хлеб. Кругом шум, ругань, давка, детский плач: кого-то придавили, на кого-то наступили. В это время приходила машина с хлебом. Магазин заполнял острый запах свежего и ещё тёплого хлеба. Этот запах возбуждал толпу голодных людей, и одновременно успокаивал – хлеб будет, стояли не зря. Желудок от запаха тёплого хлеба сжимался и урчал не только у меня.
Пока машину разгружали, очередь устанавливалась по номерам. В толпе всегда находился какой-нибудь активист, который следил за порядком, за разгрузкой хлеба и за тем, чтобы весь привезённый хлеб был продан людям, т.к. хлеба хватало не всем. Тем, кто пришёл позже, надо было ждать следующей машины неизвестно сколько. Одна машина развозила хлеб по всем булочным города. Она была древняя, и потому часто выходила из строя, но другой не было, – не так давно, закончилась война. По нашим номеркам нам давали буханку чёрного хлеба и калач. Батонов у нас не пекли. И мы, счастливые и усталые, не спеша брели домой. По дороге я тихонько отщипывала калач и с упоением проглатывала тёплые и душистые кусочки. Бабушка делала вид, что не замечает моей хитрости. Хлеба нам хватало на 2 дня. А потом снова….
В 1949 году я пошла в школу и за хлебом уже не ходила, а с 1950 года давали уже по 2 буханки в руки, и бабушка ходила в очередь одна. Вообще очереди были всегда и везде. Как говорится, очередь длиною в жизнь. Стояли даже у закрытых магазинов, ждали, может «выбросят» что-нибудь съестное или просто полезное. Самые тяжёлые послевоенные годы: 1946, 1947 и 1948. Нам удалось их пережить – бабушка нас сохранила.
Что она только не придумывала, чтобы накормить нас. Из овса
