едет. Я то выключался, проваливаясь в забытье, то открывал глаза и тупил, уставившись на тумбочку со всяким съестным, хотя аппетита у меня не было.
Тумбочка была единственной мебелью в комнате, помимо кроватей. На ней стояла банка с черным байховым развесным чаем, целлофановый пакет с сахаром, открытая двухсотграммовая банка «Нескафе», две большие грязные чайные чашки, надорванная упаковка с печеньем. На поверхности тумбочки имелось множество крошек, кристалликов сахара и крупинок кофе. Еще из-за кофейной банки виднелся хвостик походного кипятильника, шнур которого вел к ближайшей стенной розетке. В комнате было абсолютно тихо. И в этой тишине мои грудные свисты и всхлипы звучали словно раскаты грома. В теле была страшная слабость. Сил не было даже на то, чтобы встать и сделать себе горячий чай. И вот я лежал, дышал со свистами, уставившись на тумбочку, потом выключался минут на двадцать, потом просыпался вновь – и так долгие несколько часов. Ощущение одиночества я не испытывал. Скорее, я чувствовал тотальную пустоту вокруг и внутри. Будто я шел по болоту, попал в трясину и теперь медленно опускаюсь на дно, и сил бороться нет. Я просто смиряюсь с судьбой и погружаюсь в холодную черную грязь.
Ближе к обеду в комнату пришел Саня. Он плюхнулся на свою кровать, что-то пробурчал себе под нос, потом достал из-под матраца потрепанную книжку, надел на нос скрепленные проволокой старые развалившиеся очки и принялся за чтение. Я понаблюдал за ним несколько минут, а затем опять вырубился, поддавшись нахлынувшей на меня слабости. Проснулся я от Санькиного голоса. Видимо, он разговаривал со мной уже несколько минут. Я сделал над собой усилие и постарался вникнуть в его гундение.
– Я вот не уверен, что в этом есть какой-то смысл, – вещал Санька. – Я вот смотрю, думаю и не понимаю, зачем все это. Никогда в Бога не верил и думаю, что правильно делал. Я, конечно, не до конца во всем разобрался, чего-то не хватает мне еще. Но вот еще чуть-чуть – и пойму. И тогда закончу книгу.
– Какую книгу? – заинтересовавшись, подал я голос из своего укрытия.
– Я книгу пишу. Почти всю жизнь пишу. Книгу про устройство мира. Я, конечно, еще не в конце пути, но скоро, думаю, все-таки закончу, – говоря это, Санька чуть приподнялся на локтях на кровати и гордо поднял подбородок.
Видно было, что он очень гордился своей недописанной книгой. А еще было очевидно, что он очень обрадовался «свежим ушам», в которые можно было выговориться. Я был не против. Да и как я мог быть против? У меня сил хватало лишь на то, чтобы переворачиваться иногда на другой бок.
Усевшись на кровати поудобней, Санька рассказывал мне про свою жизнь. Я слушал молча. Подозреваю, что иногда я на несколько минут выключался, так как в голове моей его история уложилась немного урывками. Санька был родом из Иван-города, что на границе с Эстонией. Вот Иван-город, а вот мост и уже
