«пережидать в монастыре» было делом обычным для целой прослойки людей. Многие зеки, освободившись, имея на руках только справку и не имея возможности по ней трудоустроиться, ехали сюда, чтобы работать за еду и ночлег. Также частыми гостями местных стен были запойные алкоголики и бомжи. Зимой их становилось особенно много. Летом они срывались, уходили в запой, разбредались кто куда. Но в холода терпели – и пост, и суровый уклад. Хотя нередки были случаи, когда кто-то из этой прослойки ходил по двадцать три километра до Крыпец за водкой, там напивался и под утро возвращался обратно. Если кто-то из монахов ловил трудника за этим делом, его, как правило, выгоняли.
– Люди – сволочи, – сетовал Санька. – Тут полно стукачей! Так что надо быть аккуратнее. Каждый второй с гнильцой!
Устав от трескотни своего соседа, я укрылся одеялом с головой и заснул минут на тридцать. Когда я проснулся, то понял, что Санька свой монолог так и не прекратил.
– Ну что я не так в жизни сделал?! – бурчал уже больше себе под нос «диссидент». – Вот вроде никого не убил, никого не ограбил. И зла никому никогда не желал. Ну что я не так сделал?!
Глава 7
Леха
Открываю глаза и понимаю, что «диссидента» уже в комнате нет. Ушел, видать, на свое послушание. У Саньки – послушание по кухне, мытье посуды. Не самая приятная работенка. Я вот посуду терпеть не могу мыть. Про себя я порадовался даже, что заболел, так как очень не хотелось отправиться вместе с ним в моечную.
Я прокашлялся, сплюнув в бумажную салфетку немного мокроты. Болото выходило из меня серыми плотными комками.
– И я третий день болею. Не так уже, но эта болотная лихорадка мучает, с…, – раздался голос у меня за спиной.
Я повернулся на другой бок и увидел, что в комнате на своей кровати лежит другой мой сосед, Леха. Лежит на спине, с каменным лицом. Уставился в потолок, будто там что-то стоящее.
– Вроде выздоровел уже. Дай, думаю, на послушание схожу. Тележку с дровами покатаю. А она, тележка, такая дура, ты даже не представляешь. Хотя скоро узнаешь, наверное. Кто ее такую сварил? Ума не приложу. Как так можно было… она сама полтонны весит. Ну не полтонны, но килограммов двести точно. А когда на нее дров наложишь, так вообще с места не сдвинуть. И вот пытаешься ее катить по грязи. Одному вообще не под силу. Там Микола кряхтит-тужится. Решил я ему помочь сходить. Откатал вместе с ним три тележки и, чувствую, опять мне плохеет. Видимо, рано я встал. Отлежаться еще надо. А ты совсем себя фигово ощущаешь, брат?
– Да так… Терпимо, – отозвался я со своей раскладушки.
– Ну ты лечись, не шути с этим. А то в легкие уйдет с бронхов, и все. Больничка, – Леха сказал это таким тоном, что меня передернуло.
Представилась сразу разбитая деревенская «больничка» и толстая беcполая медсестра в сером халате. В «больничку» мне не хотелось.
Леха замолчал. Минут двадцать мы лежали в полнейшей тишине. Он все так же разглядывал потолок, а я – банку с заваркой на тумбочке.
