с удивлением читали обращения, где говорилось о раздачи продуктов. Так оно и было… В одном из подмосковных городов судьба свела «теоретика танковых сражений» с бывшим полковником царской армии. Они разговорились. Испили чаю с мятой. Вспомнили досадное поражение обоих держав в первой мировой войне. «Если бы вы пришли к нам лет двадцать назад, герр генерал, – произнес старик, – мы бы встретили вас как освободителей. Но время ушло. Мы не стали рабами большевизма. О, нет! Мы прониклись духом времени. Теперь мы защищаем свое Великое Отечество». «Я преклоняюсь перед вами и вашей державой, мой господин, – с уважением молвил Гудериан, приподнимаясь. – Своим мужеством вы делаете честь своей вековой истории. Смею думать, что Россию и Германию ждет великое будущее. История подобна морской волне. Сначала наружу выходит пена. Когда она исчезает, странствующий по брегу жизни находит на песке нужные ему камни. Человек есть собиратель камней в этой жизни». Русским стариком оказался полковник Курочкин…
* * *
…По снежному, изрытому воронками и забрызганному черной землей полю с безжизненными коробками «панцеров» и «панцер-вагенс» (с тавро G на остывшей броне) двигались белые тени санитаров. Множество мертвых тел лежало в разных положениях, покрытых снегом, который стал бурым от натекшей крови. Иногда мертвый офицер или солдат представлялся глазу германского санитара с поднятой рукой или оттопыренной ладонью. Иногда из снежной кучи с темно обозначившимся «поленом» человеческого тела доносился стон или всхлип. Германец в землисто-зеленом тесном обмундировании (часто в снятых с убитых русских ватниках или теплых шинелях) или черном танковом бушлате призывали о помощи. Его взваливали на плечи (если везло, то прямо на носилки) и тащили в тыл. Наскоро прикрыв ватой или марлевой повязкой кровоточащие раны. Труднее всего приходилось с Panzermann. Они жестоко горели в панцерах, что работали на авиационном бензине. Ближе к русским позициям у Крестовой горы, где речка Упра, – за ее синевато-льдистой поверхностью виднелся город – германцы-санитары чувствовали себя в опасности. Нередко из-за снежных брустверов, вопреки положениям Женевской и Гаагской конвенциям, сухо гремели ружейные выстрелы, трещали СВТ. Стрекотали ручные и станковые пулеметы. Не помогали даже белые платки и простыни. Тут была не Европа, а Россия. Земля варваров…
Но один раз стрельба со стороны защитников Тулы стихла. К удивлению многих ополченцев, что наблюдали за «…гадами-фашистами, что своих гадов-фашистов собирают», германский солдат-санитар, вытаскивал из сгоревшего Pz-II еще живого офицера-танкиста с обгоревшим лицом. Внезапно он обратил внимание на тульского ополченца, что зажег бутылкой с горючим (она же «коктейль Молотова») этот панцер. Теперь по фрицу не стреляли, боясь задеть своего товарища. Было видно, как германец в белой, окрашенной известью каске дополз к человеку в ватной куртке
