что за жизнь у царской дочери? – с драматичной наигранностью проговорила рыжая, ножку птицы отламывая да в рот заталкивая, – а давай, как поедим, в корыто им навалим доверху.
Девки рассмеялись в звонкий голос, потешаясь над задуманной шалостью, но это было их последнее веселие беззаботное…
Опосля того как они поужинали да развалились по своим лежакам тихо переговариваясь, а в щелях потолка бревенчатого свет померк будто солнце за облачко спряталось, под водой показалось сияние непонятное. Райс пригляделась да сквозь рябь воды увидела, как через стену, что напротив была и куда девы лежали лицами, голубой шар просачивается, размером примерно с голову.
Вода изнутри засветилась красочно переливаясь блёстками да преломляясь рябью поверхности. Она лишь успела отметить про себя, что это сильно напоминает шаровую молнию, как шар вспыхнул голубым пламенем, блеснул грозовыми молниями и по всему телу боль хлестнула, до сей поры невиданная. Да такая нестерпимая, что аж искры из глаз и глаза на лоб. Затрясло трясучкой до судорог да сковало так, что даже пискнуть была не в состоянии. Да какой там пискнуть, как дышать позабыла к едреней матери.
Кутырка не помнила сколько времени продолжалось это издевательство только когда начала приходить в себя, то осознала несчастная, что до этого в глазах темно было и они как бы постепенно проясняются. Сумрак ночи в глазах светлел, постепенно обрисовывая контуры. Райс в перепуге жутком заметалась в своём пристанище, оглядывалась в разные стороны. Шара нигде видно не было. И корыто что до этого плавало, не прогладывалось.
– Что это было такое? – завопила она что было мочи, ни пойми у кого спрашивая. Но ей никто с ответом не сподобился.
– Апити! – вновь заорала рыжая, кидаясь к нише со-страдалицы.
Подруга была без сознания, кулём пустым плавая с глазами закрытыми. Райс даже изначально подумала, что ведунья белобрысая умерла совсем, бросив её дочь царскую на погибель одинокую. Но начав трясти, да нахлестав по щекам от души да ярости переполняющей, подруга очухалась, и глотая воздух словно рыба на берег брошенная, принялась беззвучно о стену биться да потолок руками–ногами мутузить, отбиваясь от врага невидимого. Райс еле её успокоила.
Когда уж совсем стемнело в их водяной норе пыточной обе горемыки в обнимку лежали да тихо плакали, не уразумев, как ни пытались, что произошло с ними да что это было такое непонятное.
Провалялись в обнимку всю ночь, так и не сомкнув глаз зарёванных. Утром подали завтрак всё в том же корыте таинственном только добела выскобленном. Есть не хотелось вовсе как отрезало. Райс лишь попила чего-то безвкусного, а подруга даже к питью не притронулась.
– Слушай, – шепнула Райс задумчиво, – а куда корыто делось вечером?
– Да леший [23] его знает, – отвечала подруга вполголоса, – когда эта хрень просочилось, корыто ещё плавало.
– А почему не шёпотом? – насторожилась Райс, переходя тоже на шёпот да по сторонам зыркая.
– Та дрянь
