были опутаны прихожане Лежнева. Некоторые астиномы из регионального отдела, сами ходившие на службы в Михайловский, только качали головами: являясь время от времени на исповедь и причастие, они и не подозревали о том, как живут «настоящие прихожане» отца Андрея. Все «верные» были разделены на пятнадцать «двадцаток», возглавлявшихся специальными старостами. Старосты наблюдали за поведением подопечных, оповещали их о новостях, проводили беседы и даже домашние богослужения: двадцатки организовывались по территориальному принципу и объединяли близко живущих прихожан. Однако, похоже, самой важной обязанностью старост был сбор пожертвований – десятины, как они ее гордо называли. Между прочим, для митрополита существование таких приходских структур стало новостью, но о его отношении к ней сложно было судить: владыка сначала удивленно вскинул брови, потом пробормотал себе под нос нечто невразумительное – то ли осуждающее, то ли одобрительное. Впрочем, религиоведы – их пришлось привлечь в качестве экспертов, равно как и группу психологов – объяснили, что такая организация действительно свойственна русским катакомбникам, но в Империи о подобном до сих пор не слышали.
Сам же Алексей рассказывал о приходе, который в астиномии втихомолку начали именовать сектой, вполне простодушно. Это был высоченного роста немолодой уже мужчина, бывший моряк, которого отец Андрей подобрал фактически на улице, бездомного, беспаспортного и «невоцерковленного» – выражение Лежнева, которое вызвало у астиномов смех, а у психологов живейший интерес. Всё, что происходило в Свято-Михайловском, Алексей воспринимал как эталон и единственно возможный вариант благочестивой жизни. По его словам, никто из тех, кто не следует строгому постническому уставу, не слушается во всем духовника, не читает неких «праведных» молитв, в общем-то не является и христианином.
– Где нет страдания, там нет и христианства! – заявил Алексей на одном из допросов.
– Но страдание рождается от действия внешних факторов. Что же делать, если их нет? – поинтересовался психолог. – Ведь мы страдаем по воле Божией и не страдаем – тоже.
– Надо их себе организовать, иначе не спасешься! – твердо заявил Алексей.
– То есть вы считаете, как Амасис, что божество завистливо и его зависть нужно заранее погасить лишением себя чего-то насущного?
Про историю с выброшенным в море и возвращенным во чреве рыбы перстнем Алексей ничего не знал, но, выслушав ее, кивнул одобрительно и полюбопытствовал, в каком веке жили Амасис и Поликрат.
– В шестом, – улыбнувшись, ответил психолог, ничего не уточняя.
– Да, это был век наших великих подвижников! – воскликнул простодушный сторож.
Подписывая Алексею пропуск на выход, дознаватель спросил как бы невзначай:
– Послушайте, вы ведь
