до сих пор трагически переживаю наше разделение – разумею схизму тысяча пятьдесят четвертого года… Я даже готов признать, что мы, возможно, были неправы… Эта идея-фикс о главенстве папы – к чему она привела?.. Однако, вы, подозреваю, не особо религиозный человек?
Киннам кротко улыбнулся.
– Да, люди редко бывают религиозными в вашем возрасте. Мудрость уже пришла, с ней скепсис, а старость еще не подступила… А ко многим и мудрость не приходит – этим, кстати, прекрасно умеют пользоваться ватиканские шуты. Подумайте, ведь то, что они делают, возможно лишь при условии, что паства примет всё, любую нелепость. Чего стоит одна только ужасная церемония с установкой языческого идола! В Амирии, у индейцев, и с участием римского «папы»! Уму непостижимо.
Киннам вздохнул. При всем его старании держаться от религии подальше пляски вокруг индейского идола шокировали и его – прежде всего абсурдностью и безвкусицей.
– Ну вот, – продолжал Иоанн-Павел, – а меж тем мы, консервативно верующие нации, чуждаемся друг друга, спорим… Мы держимся за опресноки, вы за квасной хлеб. А есть ли в этом смысл? Снова символы, но… всего лишь символы, не так ли?
– Есть ведь еще Филиокве,1 – осторожно заметил Киннам.
– Ах, оставьте! Я уверен, что можно было найти приемлемые формулировки, договориться. Может быть, и найдут еще… Но не при мне и даже не при ваших детях, это уж точно. Если только с миром не случится что-нибудь ужасное и былые непримиримые противоречия не станут казаться иллюзиями.
– Здесь я ничего не могу сказать, ваше святейшество, – задумчиво ответил великий ритор. – Мне кажется, православные и католики уже настолько разные, настолько иначе мыслят и существуют, что их соединение… Взять хотя бы нашу официальную мифологию, касающуюся чуда избавления Города. Ведь считается, что оно произошло исключительно благодаря отвержению унии с Римом…
– То Рим! Между прочим, я иногда ставлю здесь с гостями интересный эксперимент. Пожалуйте вот в тот, дальний угол, к столу.
Киннам встал и направился туда, куда указал понтифик. Следом подъехал и папа в своем кресле. На столе лежал большой кусок дерева, обитый малиновым бархатом, рядом – изящный серебряный молоточек и несколько коробок с разноцветными гвоздиками.
– Пожалуйста, господин ученый! Какие гвоздики вам больше нравятся? Медные, бронзовые, латунные? С чернью? Извольте выбрать любой и забить в это полено, – весело предложил папа.
Феодор взял небольшой медный гвоздик и несколькими ударами погрузил его в дерево по самую шляпку.
– Получилось? Гвоздик был медный, не так ли? Поверьте, люди до вас выбирали самые разные. А теперь присмотритесь: велика ли разница? Попробуйте хотя бы найти свой.
Киннам усмехнулся: от ударов молотком тонкое медное напыление стерлось и гвоздик его… Но где же, в самом деле, гвоздик? Бархат был весь
Филиокве (лат. Filioque – «и Сына») – добавление к латинскому переводу христианского Символа веры, начавшее распространяться на западе еще в конце VII в. и окончательно принятое Римской церковью в XI в., утверждающее, что Святой Дух исходит не только от Бога-Отца как от причины, но и от Сына. В Византии эту прибавку к Символу сочли незаконной и еретической, что стало одним из поводов для разделения восточной и западной церквей.
