легко переводится на тебя. Прости, у меня дела. У тебя, кстати, тоже. Да и зачем тебе это вообще? Ты же матрос, тебе бы только наименования снастей знать, да и все, – с этими словами он ушел, оставив меня молча беситься.
Но его отлуп меня не остановил, и я решил обойтись своими силами. Осмелюсь с уверенностью заявить, что даже когда я два года тратил 20 часов каждый день на греблю, я так не уставал, как в те три года. Я с самого детства привык напрягать только мускулы, но не голову. Я воровал карты, умудряясь потом незаметно возвращать их на место и постоянно как бы невзначай вертелся на голубятне, где штурман высчитывал наше местонахождение с помощью секстанта. Все это я совмещал с ничуть не изменившимися обязанностями матроса. Запеленговывая, что командир все еще считал меня сторуким существом из древних легенд, а я понятия не имел, с какого конца мне начинать себя учить, для меня нет ничего совершенно ничего удивительного, что уровень моей нервозности подскочил раза в три. Зная, что спокойствием я никогда не отличался, это показание просто поразительно. Я часто срывался, мне казалось, что я работаю за десятерых, хотя, скорее всего, свою основную работу я выполнял даже хуже, чем раньше. Никогда я не ждал рынды, отправляющей спать, с таким рвением, никогда я не спал крепче. Меня приходилось даже будить, что против моего обыкновения. Часто я думал, а зачем я, собственно, это творю? Не легче ли махнуть рукой и жить как раньше, в силу своих возможностей? Но в другую чашу весов ложилась она, цель. Должность штурмана мне буквально снилась. До этого, моей основной целью было лишь прожить как можно дольше. Но теперь у меня был шанс не обязательно оканчивать жизнь забитым до смерти матросом.
Стоит ли говорить, что за всеми этими хлопотами я и думать забыл о ворошиловке и скоро снова почувствовал в себе былую силу и бодрость.
Но о том, что за всем этим я также забыл о своем единственном друге, сказать стоит. Но я думал, что мы никогда особенно не нуждались друг в друге, как в еде или воде, поэтому я не придал этому значения.
Достаточно скоро я понял принцип использования приборов. Спустя какое-то время я установил связь между каракулями на картах и землями, местонахождение которых мне всегда было хорошо известно. Самым трудным было разобраться в надписях. Эти дьявольские писанины мутили мне разум круглые сутки напролет. Драя палубу, я думал, что же может значить загогулина, нарисованная в двух градусах севернее от острова Сотьена. Когда я переносил грота-гика-шкот, у меня перед глазами вставала закорючка, торчащая на 37 градусе южной широты и 62 градусе восточной долготы. Размышления о том, что мне делать с высотой светила, показанной секстантом, не покидали меня даже тогда, когда меня прижимали моей военморской грудью к фок-мачте, заставляя заложить руки за голову. Короче говоря, чтение со счислением дались мне тяжело, но я осилил и это.
Для меня до сих пор великая тайна, как мне удалось проделать все эти маневры, не возбуждая подозрений у начальства. Под начальством я подразумеваю того самого единственного человека, который все еще выделял для меня щедрую долю своего драгоценного времени. Так как в лазутчики меня никто никогда не звал, мне кажется, что для пущей
