style="font-size:15px;"> – Конечно. Но имена можно и вымышленные.
– И фотографии делать будете?
– Лучше один раз увидеть, чем пять раз прочитать.
В трубке затихло, снова обдумывали или обсуждали.
– Не получится. Извините.
– Да почему? Я просто приеду, поговорим…
– Вы не поймете.
Во как. Что-то свеженькое.
– Не пойму?
– Поверьте. И не нужно приезжать. И писать не нужно.
– Хорошо. Пусть я не пойму. Но давайте сделаем статью.
– Ну, зачем вы просите? Не давите, не нужно этого, – и в голосе что-то новое. Жалость что ли?
Нужно сдаваться. Женщинам нужно сдаваться, когда за ними правда.
– Бог с вами. Я не приеду. И статьи не будет. И я точно не пойму. Такой вот я, туповатый. Но вы просто можете мне сейчас сказать, почему вы не хотите статьи?
Она чуть помолчала.
– Но ведь тогда люди узнают, как мы живем.
– И что?
– У меня дочь в десятом классе, – она решительно выдохнула, быстро заговорила. – Она даже не может завести друзей. Боится, они узнают, как мы живем. Понимаете? Она боится заводить друзей. У нас во дворах джипы везде стоят, а дома – руины. А она что, скажет, у нас, вот туалет на улице?
Андрей чувствовал, как неподвижными становятся пальцы, руки, застывают ноги. Ему не приходилось сидеть в морозы по сортирам. С детства вокруг он видел много бараков, утопающих окошками в картофельных и огуречных плетнях, каждый раз с гадливостью смотрел на грубо сколоченные дощатые халупы, и старался не представлять, как это нужно делать. Теперь перед ним эта девушка из десятого класса, наверное, такая же красивая, как та, на катке, или курносая русская дурнушка, уже выпивающая в гогочущих прокуренных подъездах, сжавшись от ветра, выходит из дома, скрипит искрящимся снегом, подходит к сортиру, грохает дверью и думает, что в мороз вонь меньше, а вот летом, в жару…
– Я могу не писать имена. Но адрес нужен.
– Не нужно. Все равно всё узнают, а сделать ничего не сделают. Извините.
Трубка загудела.
Андрей вернулся к своему столу, постоял, молча посмотрел в окно. Набрал Савельича. Вызов шел, но без ответа. Оставалась еще блокадница и ее, закутанную в тряпки, на диване, он видел также четко, как девушку из поселка каменщиков, сжавшуюся на морозе.
На входе в ревущий музыкой ресторан кто-то потрепал его по плечу, улыбалась закрашенная, так что лица не узнать администратор, гардеробщица брякнула номерком о стойку.
В зале за круглыми, плотно заставленными блюдами, салатами и мясом столами, гости. Пахнет жаренной жирной едой. Жарко и душно. У сцены, с рюмкой и блестящим лицом председатель Богомолов слушает с улыбкой тост. После все зашумели, зазвенели бокалами, стали выпивать.
За крайним от выхода столом Андрей увидел Савельича. Тот
