всего одно место, куда меня тянет с невыносимой силой. Там всегда стоит запах машинного масла, ноздри щекочет пороховой дым. В ранний час стрелковый клуб пустует, и я наслаждаюсь одиночеством. Свет бьет по глазам, но к нему быстро привыкаешь, к тому же защитные очки сглаживают оттенки. Надеваю наушники. Беру винтовку и примеряюсь к ней, уперев затыльник приклада в плечо. Винтовка ложится на предплечье. Она должна срастись с телом, стать продолжением руки – иначе ничего не получится. Тяжелая, но мне кажется пушинкой.
Мишень бездвижна. Пальцем оглаживаю спусковой крючок. Изучаю через прицел точку во лбу. Во время стрельбы недопустимы любые посторонние эмоции, и я отключаю голову. Задерживаю дыхание.
Выстрел – за смерть отца.
Мишень откидывается назад, но тотчас возвращается в исходное положение. Дырочка появляется аккурат по центру.
Удовлетворенно хмыкаю. Щелкаю позвонками, словно заправский снайпер, сидящий в засаде. Перезарядка и новый выстрел – за обманщика-Макса.
Точно в сердце.
Облизываю пересохшие губы. В висках стучит кровь, нервные волокна натянуты до предела. Всё становится мелко и бессмысленно, пока руки холодит винтовка, а крошечные пули оставляют следы на телах картонных человечков.
Выстрел. Выстрел. Выстрел.
Незачем торопиться. Иногда застываю в одном положении на минуту-другую, чтобы выровнять дыхание и напомнить винтовке – я своя. Затекают мышцы, но шевелиться нельзя. Спугну.
Выстрел.
Инструктор одобрительно показывает большой палец. За два года он привык ко мне и уже не лезет с идиотскими советами – «постарайся себя не покалечить, малявка» – или техникой безопасности. Стоит чуть поодаль, помалкивает – иными словами, не раздражает.
Я стреляю с восьми лет. Впервые тир мне показал отец, когда он ещё пытался соответствовать статусу родителя. Точнее – отец притащил меня в парк аттракционов, а я сама увидела тир. Старенькие винтовки, лежащие на стойке. Крутящиеся мишени-уточки. Мягкие игрушки, которые можно было получить за шесть метких выстрелов.
Разумеется, я промазала шесть раз из шести, но руки запомнили ту дрожь от отдачи, когда пуля разрезает воздух и несется прямиком в цель. Всё исчезает – звуки, голоса, мысли, – если концентрируешься на мишени. Секунды замедляются. Есть только ты и точка за прицелом.
Отец не разрешал мне стрелять, но и не запрещал. В десять лет я записалась в охотничий кружок и вскоре обставила на районных соревнованиях мальчишек-старшеклассников. В тот день меня поздравляли какие-то незнакомые люди, потому что сестра с отцом не пришли на стрельбище. Им всегда было плевать на моё увлечение, да я и не жаловалось. Когда мы переехали в Питер, я нашла в интернете этот клуб, и вначале инструктор посылал меня куда подальше, но в итоге смирился.
– До свидания, – говорю ему, стягивая наушники.
– Ага, до встречи, малявка.
Домой я возвращаюсь к полудню. Можно, конечно, пошататься до четырех часов где-нибудь в пригороде, но зачем? Сестра не станет ругаться из-за
