предлогом он заходит потом к Лесниковым и забирает мальчишку. У Голубики же
портится настроение, если сын ночует у них (она, оказывается, вообще относится к нему
холодновато). Роман, привязываясь к Серёжке всё крепче, время от времени заговаривает о том,
чтобы он вообще перешёл к ним. Добрейшую Тамару Максимовну это и огорчает (без внука и
дочери их жизнь кажется теперь слишком тихой и унылой), но и радует – значит, у Ирэн
складывается семья, а у Серёжки есть отец.
Мировосприятие Романа постепенно меняется с бездомно-собачьего на домашне-уютное. Как
приятно, оказывается, выйдя за последнюю шестерёнку завода – вертушку проходной, знать, что
тебя в твоём доме ждёт красивая жена. Уже одна эта душевная определённость становится
радостным событием каждого дня. Жизнь, вошедшая в устойчивое состояние, содержит мало
случайного. Эта определённость даёт и другую свободу – свободу от похоти. Теперь воспоминание
о рыскающем, ищущем взгляде вызывает лишь усмешку. Всё – он вышел из толпы женщин, выведя
оттуда лишь одну Голубику. И вот она рядом, близко, где-то под мышкой, а все остальные как за
стеклом или на сцене. Пошлый, легкомысленный спектакль продолжается, а они с Ирэн уже вне
его. На всех актрис, остающихся в действии, Роман смотрит грустно и снисходительно – ни одна из
86
них и отдалённо не сравнима с Голубикой. Уже не опасаясь своих каких-либо предательских
реакций, на них можно смотреть как угодно: и мимолётно, и пристально. Никто из них не сможет
ему понравиться. Очевидно же, что ни у кого из женщин нет такой красивой груди, как у его жены,
таких красивых ног, красивой попы, а уж про глаза и говорить нечего! Так что, успокойтесь и не
мельтешите передо мной. Моя жена – совершенство, она богиня, и всё тут!
Сколько же времени и энергии отнимала у него похоть! Как глупо было тратиться на то, чтобы
кого-то зачем-то удивлять и волновать. Однажды, читая книгу в тишине и вдруг залюбовавшись
этой осмысленной минутой, Роман думает, что, вероятно, именно такое-то состояние с ощущением
свободы, глубины жизни и полной власти над собой и можно считать счастьем.
Теперь у него и волнения иные. Ожидая жену с работы (если их выходные не совпадают), он в
последний час уже просто мучительно плавится на огне нетерпения. От постоянного
прислушивания к стуку дверей в подъезде и звукам на лестнице не выходит отвлечься. Помня ритм
и тембр шагов Голубики, он намеренно истязает себя последними мгновеньями до её появления.
Вот она поднимается всё выше и выше по ступенькам, потом три или четыре шага по лестничной
площадке, отсчитанные металлическими набойками каблуков по звонкому кафелю, вот сейчас
раздастся звонок – его,
