и собственные взрослые дочери были. Да он бы даже не оглянулся, если бы она спрыгнула с
телеги да присела пописать. А ей стыдно! И она от этого умерла! Вот тебе и стыд! Вобьют в голову
молодым дурочкам какие-то принципы, а они потом даже не догадываются хотя бы просто
задуматься о них!
Прервавшись, Роман тяжело вздыхает. Уже не раз рассказывает он эту, слышанную от матери
историю, которая давным-давно произошла с одной из девушек по материной родове, и всякий
раз, рассказывая, всерьёз расстраивается от глупости той молодой родственницы.
– Сейчас-то, конечно, ни одна бы двадцатилетняя от такого не умерла, – продолжает он. –
Однако всякой нелепости у нас в головах и сейчас не меньше. Вот хочешь услышать моё
откровенное признание, как мужчины?
Она слушает его, почти испуганная таким неожиданным и для самого Романа напором, и лишь
согласно кивает головой.
– Всякий раз, видя обнажённую женщину, уже после близости с ней, я чувствую себя чуть-чуть
одураченным. Да-да, именно так. Почему? Да потому что не ощущаю уже к ней прежней сильной
тяги, «дури», как говорит мой деревенский отец. И тогда я думаю: «Ну, стоило ли мне убивать на
это, так сказать, достижение столько сил?» Думаю так, а сам уже в этот момент знаю, что пройдёт
немного времени и любая женская коленка снова затуманит мне мозги той же «дурью», и я, забыв
про всё на свете, снова ломанусь в том же направлении. А всё почему? Да потому что я вырос в
такой закрытой, такой девственной среде, что теперь меня шокирует всякая эротическая деталь.
Но если бы я жил в более откровенном мире, если бы женского и обнажённого я видел больше, то,
наверное, этой «дури», этой напряжённости было бы во мне поменьше. И тогда я свою энергию
тратил бы на какие-то благие дела и достижения, а не на ублажение своего физиологического
демона. Так почему же, спрашивается, мы живём по этому запретительному ханжескому правилу?
Ведь преодоление возможно не только через запрет чего-либо, но и через насыщение им. Вот,
кстати, одна из причин того, что ханжеские общества развитыми не бывают.
Пожалуй, в этот раз он увлекается слишком. Отпущенное ему время уже давно закончилось.
Однако девушке это уже всё равно. Она сидит грустная, задумчивая, почему-то почти несчастная.
Пора с ней прощаться. Первая встреча важна не продолжительностью, а яркостью. Затянутое
свидание утомляет, а краткое, но яркое заставляет думать, размышлять и помнить.
Некоторое время побыв с девушкой на «ты», Роман снова возвращается к «вы», словно на тот
же берег отчуждённости, с которого началось их общение.
– А давайте увидимся завтра на этом же месте, чтобы, собравшись с мыслями, вы дали мне
решительный отпор, –
