Сели, мы должны быть готовы. Затаимся и будем выжидать. М-м, как тебе вон то заведение? Обзор неплохой, есть перегородки и всё нужное, чтобы не нарушить цеховой этикет.
Мимо них продефилировали пользующиеся увольнительной на берег два моложавых статных офицера в русской тёмно-синей форме и кажется, уделили чуточку больше внимания платьям Селестины и Сёриз, чем рекомендуется в обществе, однако исправились парой лаконичных комплиментов, за что были прощены. Тембр показался Селестине знакомым, но то, должно быть, какая-то профессиональная лингвистическая аберрация, свойственная русской военной языковой школе. И хоть она старалась не сваливать всё в одну кучу и поберечь рассудок, всё равно получалось, что та троица как-то связана с… Ой, ну это.
– А пока мы идём, Сёриз, расскажи, кстати, что ты делала после кульминации ночного приключения? Я-то вот бесцеремонно плюхнулась в штабе, но ты появилась не следом за мной.
– Это такой интерес-извинение, что оставила меня там с кучей догадок? Ну, а что я могла придумать? Твой рыцарь без белого коня, но неплохо гарцующий сам по себе покрутился на месте с минуту и рысью ускакал куда-то в павильоны, так что я пошла туда, где видела тебя в последний раз, думала спуститься к реке.
– Но-о?
– Но мои намерения встретили препятствие. Какой-то невнятный – что в смысле появления, что в смысле вида – охранник увидел меня на мосту. Он – в прострации, а я вся в белом. Начал мямлить что-то про белых женщин на мосту и страшную участь, если он откажется со мной потанцевать и сказать, что я красивая. Позже-то я вспомнила, что это за предание. Нам надо бы взять в оборот. Так вот, не сбрасывать же в реку было и его в отместку за тебя? Я подыграла. Раз-два-три, раз-два-три, всё, молодец-красавец, сторожи дальше. Надеюсь, с ним всё в порядке. Быстро оглядела место схватки, ничего не нашла – да, твой ис-диспозитиф в первую очередь – и переместилась в штаб.
Ротанговые кресла второго яруса двухэтажного ресторана на набережной приняли их в свои объятья. Селестина надеялась, что через них, через каркас строения и почву, через окружавшие их колониальные павильоны к ней перейдёт хотя бы крупица мудрости этих далёких, теснее связанных с природой народов, их тонкое ощущение своего места в этом мире, – однако понимала, что всё окружавшее их было и оставалось лишь подделкой, источавшей хлипкое сияньице аутентичных форм, вызванное безвредным для архитектосферы города – благодаря экранированию – сгоранием сих чуждых, не привитых к нему конструкций. Но ни одной из этих пагод, мандир, ступ, чайтья, сала, ханака – и что там ещё есть – не было суждено простоять более одного сезона: их токсичное разложение, не будь создано экранирование, пресекли бы сносом и, на какой-то срок или до появления особых перекрывающей силы обстоятельств, градостроительным вето.
Единственным объектом, своей статью и органичным, и содержательным, и смыслообразующим, перманентным вместилищем всех возможных собраний был Дворец Трокадеро. Браво гениям Давью и Бурде, умудрившимся сплести в нём мавританское
