Они “переживают не только скорбь о недавней тяжелой утрате, но и собственную свою душевную драму”[32].
Издатель в предисловии к книге так определяет ее суть: “Это – голос поколений, ходом внешних событий насильственно и преждевременно вытесняемых с исторической арены; это – акт их борьбы за духовную независимость, за духовное существование”[33].
Общий тон статей – крайне пессимистический, подчас – трагический. Гражданский пафос, откровенно высказанный, – в утверждении, что при новом режиме культура обречена на уничтожение. Гибель культуры не обсуждается, а констатируется как истина бесспорная и не требующая доказательств. Ключевые слова основных статей не только “смерть” и “гибель”, но и близкие по духу: “потеря”, “разрушение”.
“Мы с привычною, заранее готовою печалью хороним своих современников. Именно сейчас оказывается, что они были связаны с нами более необходимо и тесно, чем мы сами сознавали; оттого самая наша печаль принимает формы эгоистической печали по самим себе. Но потеря Блока – иная. Россия испытывает сейчас особую боль, печаль по умершем бескорыстна, отделена от чувства общей гибели культуры”, – это из статьи Юрия Тынянова на сугубо конкретную тему “Блок и Гейне”[34].
Поэт и смерть – внутренняя тема статьи Бориса Эйхенбаума “Судьба Блока”. “Смерть сдружилась с нами, – такими словами она начинается. – Будем держать себя с достоинством перед лицом этого молчаливого другa”[35]. “Последние годы для нас – годы смертей неисчислимых”, – так она заканчивается. Слабым утешением звучит робко высказанная надежда на то, что “где-то <…> скрываются ведь года рождений, нам еще не явленных”[36].
С высоты пережитого опыта страдания и гибели защищает В.М. Жирмунский право современников судить о месте поэта в истории литературы в фундаментальной работе “Поэзия Александра Блока”. “Для людей нашего поколения, воспитанных на Блоке, радовавшихся и болевших его песнями – интимное и личное посвящение в его поэзию дает сознание какой-то объективной и сверхличной правоты, когда словами, по необходимости внешними и холодными, мы говорим об историческом значении его явления среди нас. В этом отношении мы знаем больше, чем будущий историк, который подойдет извне к пережитому нашими современниками и будет рассказывать «потомству» о творчестве последнего поэта-романтика”[37].
Из всех авторов сборника один лишь Николай Анциферов, признавая мрак сегодняшнего дня, смотрит с некоторой долей оптимизма в день завтрашний: “Русской душе особенно сродни свет искать во мраке. Христос среди мытарей и блудниц наиболее понятный и близкий ей воплотившийся Бог. Не с фарисеями и книжниками старого мира, а впереди грешников, не узнанный ими, но зовущий”[38].
Предполагалась в книге статья Сергея Бернштейна “Голос Блока”. Сергей Бернштейн,
Об Александре Блоке. Пб., “Картонный домик”, 1921. С. 6.
Там же.
Там же, с. 237. О ценности этой статьи, важной для современных исследований, говорил Омри Ронен в докладе на Тыняновских чтениях 2002 года, отмечая плодотворность “второстепенных признаков” в наследии Юрия Тынянова: “Особенно увлекательны те мысли, которые сам Тынянов отбросил, оставив незавершенными. Один такой камень, отвергнутый строителем, это почти забытая, не включенная в переиздания работа Тынянова «Блок и Гейне», увидевшая свет в исторически примечательном сборнике «Об Александре Блоке» в 1921 году”. (См.:
Там же, с. 39.
Там же, с. 63.
Там же, с. 67.
Об Александре Блоке. Пб., “Картонный домик”, 1921. С. 323.
