съезд Советов, к коему был приурочен захват власти: «Вчера было рано, завтра будет поздно\»
В письме Роберта Эдуардовича обо всем этом – ни единого слова!
Неужели он не знал и не ведал о том, что творилось за стенами его Отдела? Поверить в это невозможно! Тем более что в приписке, в случайно оброненной фразе, в письмо вдруг врывается ВРЕМЯ: «Через 1½ часа отправляюсь дежурить от 12 до 3 час. ночи на улице у ворот с винтовкой в руках (с вечера у нас электричество не горит). Дежурить буду, но что буду делать с непривычной винтовкой – не знаю».
Значит, о том, что творится в Питере, Регель был осведомлен. Но понимал ли? Вряд ли…
Еще меньше понимал Вавилов в пока еще тихом Саратове. Ответ его краток. Он благодарил за избрание и писал: «Прикладная ботаника и Бюро прикладной ботаники еще на студенческой скамье приковывали к себе мои симпатии. И хотя мне по времени больше пришлось учиться в России и за границей у фитопатологов и генетиков, сам себя я определяю как разновидность прикладного ботаника и наибольшее сродство чувствую к сообществу прикладных ботаников».
Отзываясь на происшедшие события, полушутливо заключил: «Итак, с будущего года, если будем живы и если Содом и Гоморра минует Петроград, несмотря на его великие грехи и преступления, будем двигать настоящую прикладную ботанику». И уже вполне серьезно, добавил: «События идут теперь скорее, чем в трагедиях Шекспира. Если что случится с прикладной ботаникой, пожалуйста, уведомите меня»[105].
Роберт Эдуардович не понял – или не принял – шутки: «Вы пишете о каких-то великих преступлениях Петрограда. Это точка зрения москвича. Специфически петроградских преступлений не существует, но есть налицо величайшие всероссийские преступления. Главными виновниками я считаю 1) слишком долго удержавшийся старый режим и 2) безжизненность нашей интеллигенции. Созданное старым режимом нагромождение законов и примечаний к ним на старых законах Сперанского[106] привело к такой неразберихе, что никто уже не мог жить по закону, а между тем весь, все больше усложнявшийся, невероятно тяжелый правительственный механизм покоился на этом беззаконии. Но Питер тут ни при чем: в Москве получилось бы то же самое. Что же касается нашей интеллигенции, прежде всего наших кадетов, объединяющих сливки нашей интеллигенции, то они и говорят и пишут красно и умно. Широта взглядов поразительная. Эрудиция большая, но… нет реальности. Ко всему конкретному относятся враждебно. Закон минимума не признается. Стремятся объять необъятное и к решительным определенным заключениям не приходят; вечно какие-то компромиссы и полумеры, чем и воспользовались гг. большевики».
Большевиков Роберт Эдуардович считал «даже не политической партией», а замкнутой группой сектантов. Они одержали верх, «потому что привыкли планомерно и решительно действовать в подходящий момент» – не в пример сливкам интеллигенции, к которым принадлежал он сам. Настроен был очень мрачно:
Цит. по: Есаков В.Д. Николай Иванович Вавилов… С. 96. В примечании Есаков указывает, что при публикации письма в 5-м томе «Научного наследства» (Наука, 1980. С. 30) приведенные два абзаца были удалены.
Речь идет о 15-томном «Своде законов Российской империи», составленном графом М.М.Сперанским по заданию Николая I и изданном в 1832 г.
